Читаем Дом между небом и землёй полностью

— Она часто здесь разная. — пояснила Аля, слегка повернув ко мне голову, но всё-таки, глядя перед собой, прямо в глубину густого тумана из ливня. — Здесь чуть ни каждый день бывает и снег, и град… И дождь, и молнии. Всё. Всё, что есть и будет хоть где-нибудь в мире. Один раз даже цунами было. Про торнадо и землетрясения я уже даже и не говорю. Это терасса специальная. Именно для того. Я иногда выхожу сюда и дышу дождём. Ведь мне тоже не нужно забывать. Пока живёшь в уюте и тепле можно совершенно позабыть о том, что есть где-то дождь. И град… И снег… Терасса именно для этого. Чтобы вспоминать. И думать о мире… Здесь делать самой почти что ничего не выйдет — все мои картоночки и клей просто размокнут от ливня. Поэтому здесь я стою, а уж потом возвращаюсь и делаю. Так иногда нужно…

— Вы… Вы там не замерзнете?.. — крикнул я с порога, уже и тут съежившись от холода.

— Нет. Вы не беспокойтесь. Это я раньше могла. И иногда замерзала при такой погоде. Но это тогда, когда я оказывалась неизвестно где, под дождём, и не знала, где дом и как искать к нему путь. Вот тогда — да. А теперь ведь я на собственной терассе и в любой момент могу вернуться в дом погреться…

Она замолчала и ещё минуты две молча стояла под ливнем. Я отошёл в зал поглубже, чтобы не так уж сильно мёрзнуть.

— А Вы… Как Вы решаете — кому это всё высылать? Ну, то есть — кому именно? Ведь, я так понял — что у Вас есть своя картотека… — спросил я, глядя на её поделки, когда Аля вернулась.

— Я… Я не совсем всё… — Аля на секундочку замолчала. Я оглянулся к ней и почти не узнал. Она стояла у двери терассы и была вся облита водой, конечно же, но что удивительно, так это то что казалась она теперь несколько выше и старше. А взгляд, опущенный вниз, стал тяжёлый, тяжёлый. — Простите, задумалась… — и она решительно сошла с места и прошагала до самой стены с некоторой частью её фото и картин и стала, глядя на стену, говорить дальше, — Я не совсем всё высылаю по адресу. Есть вещи, что просто делаются для всех. Для всех подряд. Я часто высылаю своих голубей просто полетать над городом. Особенно если это очень далёкий от меня город и в него мне никак не передать мои вещественные подарки. Тогда голуби просто парят над миром и под их крыльями становится хоть чуточку лучше. Хоть на капельку. Ведь голубь, хотя и маленький, но на его крыльях возможно остановятся хоть пара дождевых капель и мир окажется хоть чуточку прикрыт. А там, где я могу, я конечно дарю подарки. Как могу. Мне это очень нравится. За этим я и стараюсь ещё укрыться здесь. Ведь, знаете, люди иногда очень даже мешают тебе делать что-то. И чем больше ты это что-то делаешь именно для них, а не для кого-нибудь ещё — тем всё больше они, почему-то берутся сразу же мешать… и со всех сил, что только есть мочи, тебя останавливают. Так вот, мне кажется, что лучше всё-таки если я что-нибудь для них сделаю, а не просто так остановлюсь и никому уже не будет хорошо. Ни мне ни им. А мне ведь тоже хорошо, когда я для них что-нибудь делаю. Когда стараешься для другого — вот этого-то приятнее, наверное мало что в мире найдёшь. Вот это — красота. Для меня настоящий подарок — возможность сделать подарок кому-нибудь. Ведь если ты сам получаешь что-нибудь — это ещё не верх радости… Ты получил уже хороший подготовленный подарок и рад, конечно же… Но… знаете… А вот когда…Когда… Ты хочешь ещё только для кого-нибудь что-нибудь придумать — и всё! Только ещё в мыслях у тебя какой-нибудь такой подарок, а уже тебе так хорошо, будто тебе самому надарили уже целую сотню… И самых прекрасных даров!..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Царь-девица
Царь-девица

Всеволод Соловьев (1849–1903), сын известного русского историка С.М. Соловьева и старший брат поэта и философа Владимира Соловьева, — автор ряда замечательных исторических романов, в которых описываются события XVII–XIX веков.В данной книге представлен роман «Царь-девица», посвященный трагическим событиям, происходившим в Москве в период восшествия на престол Петра I: смуты, стрелецкие бунты, борьба за власть между членами царской семьи и их родственниками. Конец XVII века вновь потряс Россию: совершился раскол. Страшная борьба развернулась между приверженцами Никона и Аввакума. В центре повествования — царевна Софья, сестра Петра Великого, которая сыграла видную роль в борьбе за русский престол в конце XVII века.О многих интересных фактах из жизни царевны увлекательно повествует роман «Царь-девица».

Всеволод Сергеевич Соловьев , Марина Ивановна Цветаева , Марина Цветаева

Приключения / Сказки народов мира / Поэзия / Проза / Историческая проза
На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Классическая проза / Русская классическая проза / Сказки народов мира / Проза