— Что-то произошло сегодня ночью в доме весталок. Что-то совершенно ужасное. Немыслимое! Это же Рим. — Цицерон заговорил тихим голосом, который начал повышаться до ораторского: — Я не сомневаюсь, что судебное преследование Лицинии и Красса каким-то образом связано с этой последней катастрофой; существует организованный заговор с целью посеять сомнения и хаос в городе, используя весталок в качестве отправной точки. В чем я уверен в полной мере, так это тому, что некоторые римские политики не остановятся ни перед чем!
Он наклонился вперед и схватил меня за руку:
— Ты знаешь, что в этом году исполняется десятая годовщина пожара, разрушившего храм Юпитера и уничтожившего оракулов Сивиллы? Народ суеверен, Гордиан, он вполне готов поверить, что в десятую годовщину такой ужасной катастрофы должно произойти что-то столь же ужасное. Теперь это произошло. Но сотворили это боги или люди, вот в чем вопрос.
Носильщики сделали последний рывок и остановились. Цицерон отпустил мою руку, откинулся на спинку скамьи и вздохнул.
— Наконец, мы на месте.
Я отдернул шторы и увидел колонны фасада Дома Весталок.
— Цицерон, может быть, я и не специалист в религиозных вопросах, но я знаю, что для человека, вошедшего в Дом Весталок после наступления темноты, это является преступлением и карается смертью. Надеюсь, ты не думаешь, что я…
— Сегодняшняя ночь не похожа на другие, Гордиан.
— Цицерон! Он, наконец, вернулся! — Голос из темноты показался мне странно знакомым. Копна рыжих волос попала в круг света факелов, и я узнал молодого Марка Валерия Мессаллу, прозванного Руфом из-за его пылающих рыжих волос, которого я не видел лет семь с тех пор, как он помогал Цицерону в защите Секста Росция. Ему тогда было всего шестнадцать, парень с красными щеками и веснушчатым носом; теперь он стал служителем культа, одним из самых молодых аристократов, когда-либо избранных в коллегию авгуров, которому было поручено истолковывать волю богов, читая предзнаменования по молниям и полетам птиц. Он все еще казался мне очень похожим на того парня. Несмотря на очевидную серьезность момента, его глаза ярко сияли, и он улыбался, когда подошел к Цицерону и взял его за руку;
— Руф все объяснит тебе все сам, а потом увезет отсюда, — сказал Цицерон.
— Что? Ты поднял меня с постели среди ночи, протащил через пол-Рима, не дав внятных объяснений, а теперь бросаешь меня?
— Мне кажется, я ясно дал понять тебе, что не должен быть замечен в какой-либо связи с сегодняшними событиями. Фабия призвала на помощь Верховную Жрицу Весты, которая позвала Руфа, а вместе они вызвали меня, зная мою семейную связь с Фабией; я привел тебя, Гордиан, и на этом мое участие заканчивается. — Он нетерпеливо жестом показал мне, чтобы я сошел с носилок. Как только мои ноги коснулись брусчатки, даже не попрощавшись, он хлопнул в ладоши, и носилки сорвались с места. Мы с Руфом смотрели, как он удаляется в сторону своего дома на Капитолийском холме.
— Вот уходит необыкновенный человек, — вздохнул Руф. — Я думал совсем о другом, но прикусил язык. Кортеж завернул за угол и исчез из поля зрения.
Мы стояли перед входом в Дом Весталок. По обеим сторонам находились двойные жаровни; мерцающие тени плясали по широкой крутой лестнице. Но в самом Доме было темно, его высокие деревянные двери были захлопнуты. Обычно они стояли открытыми днем и ночью, ибо кто осмелится войти в жилище весталок без приглашения или со злым умыслом? Напротив, круглый Храм Весты был как-то странно освещен, и из него доносилось тихое пение в спокойном ночном воздухе.
— Гордиан! — сказал Руф. — Как странно снова видеть тебя спустя столько лет. Я слышу о тебе время от времени…
— Я тоже слышу о тебе, а иногда и вижу, председательствующим на какой-нибудь публичной церемонии, призывающим к ауспициям. Ничего важного не может произойти в Риме без присутствия авгура, читающего предзнаменования. Ты, должно быть очень занят, Руф.
Он пожал плечами: — В Риме всего пятнадцать авгуров, Гордиан, а я самый молодой и только начинающий. Многие тайны для меня все еще остаются тайнами.
— Молния слева — хорошо, молния справа — плохо. Что в этом непонятного? И если человек, на которого ты гадаешь, недоволен результатом, то ему нужно будет только повернуться лицом в противоположную сторону, поменяв местами право — налево. Это все кажется довольно простым.
Руф поджал губы:
— Я вижу, ты так же скептически относишься к религии, как и Цицерон. Да, многое из этого — пустая формулировка и политика. Но есть еще один элемент, восприятие которого требует, я полагаю, определенной чувствительной восприимчивости.
— И ты предвидишь молнию сегодня вечером? — сказал я, принюхавшись к воздуху.
Он слабо улыбнулся:
— Вообще-то да, я думаю, может пойти дождь. Но мы не должны стоять здесь и разговаривать, где нас могут увидеть. Давай, пройдем. — Он начал подниматься по ступенькам.
— В Дом Весталок? В этот час?
— Сама Верховная Жрица ждет нас, Гордиан. Пошли!