С сомнением я последовал за ним вверх по лестнице. Он тихонько постучал в одну из дверей, которая бесшумно распахнулась внутрь. Глубоко вздохнув, я последовал за ним через порог.
Мы стояли в высоком фойе, выходящем в центральный дворик, окруженный со всех сторон проходом с колоннадами. Здесь было темно; не горел ни один факел. Длинный неглубокий бассейн в центре дворика был черным и полным отражения звезд, его гладкую поверхность нарушали только несколько камышей, росших в центре.
Я почувствовал внезапный суеверный страх. Мой затылок онемел, на лбу выступил пот, и у меня сперло дыхание. Мое сердце колотилось так сильно, что я подумал, что его стук должно быть был достаточно громким, чтобы разбудить спящих девственниц. Мне хотелось схватить Руфа за руку и прошептать ему на ухо, что мы должны немедленно вернуться на Форум — так глубоко страх перед этим запретным местом с детства укоренился во мне после рассказов об этом священном Доме, где обычных людей ждали невообразимые наказания. По иронии судьбы, подумал я, только благодаря общению с самыми уважаемыми людьми в мире, такими как Цицерон и Руф, человек может, неожиданно оказаться в самом запретном месте Риме, в тот самый час, когда только одно его присутствие означало смертельный приговор. А ведь в этот момент я мог безмятежно спать в своей постели.
Позади нас послышался слабый шум. Я обернулся и увидел в темноте смутный белый силуэт, который постепенно превратился в женщину. Должно быть, она открыла нам дверь, но это была не рабыня. Это была одна из весталок, как я понял по ее внешности: ее волосы были подстрижены довольно коротко, а на лбу у нее была широкая белая лента, похожая на диадему, украшенная лентами. Она была одета в простую белую столу, а на плечах у нее был белый льняной плащ весталки.
Она что-то смахнула с пальцев, и я почувствовал капли воды на своем лице.
— Очиститесь, — прошептала она. — Клянетесь ли вы богиней домашнего очага, что входите сюда без злого умысла и по просьбе хозяйки этого Дома, которая является Верховной Жрицей Весты?
— Да, — ответил Руф. Я последовал его примеру.
Весталка провела нас через двор. Когда мы проходили мимо бассейна, я услышал тихий всплеск. Я напрягся от шума, но увидел только легкую рябь, пробегающую по черной поверхности, заставившую замерцать отраженный звездный свет. Я наклонился к уху Руфа и прошептал:
— Наверное лягушка?
— Ну уж точно не мужчина! — прошептал он в ответ, затем жестом попросил меня помолчать.
Мы шагнули под колоннаду, в глубокую тень, и остановились перед дверью, которая была невидима, если не считать слабой полоски света, пробивавшейся из-под ее нижнего края. Весталка очень тихо постучала и прошептала что-то, чего я не расслышал, затем оставила нас и скрылась в тени. Через мгновение дверь открылась внутрь. Появилось лицо девушки — испуганное, красивое и совсем молодое. На девушке тоже была диадему весталки.
Она открыла дверь, чтобы позволить нам войти. Комната была слабо освещена единственной лампой, под которой сидела другая весталка, держа в руках раскрытый свиток. Она была старше своей спутницы, средних лет. Ее короткие волосы у краев были тронуты серебром. Когда мы подошли, она не сводила глаз со свитка и начала читать вслух по-гречески. Ее голос был чист и мягок:
Она отложила свиток и посмотрела сначала на Руфа, потом на меня. Затем она вздохнула.
— В тяжелое время меня утешают слова поэтессы. Ты знаком со стихами Сапфо?
— Немного, — сказал я.
Она отложила свиток в сторону:
— Я Лициния.
Я посмотрел на нее внимательнее. Была ли это та женщина, ради которой самый богатый человек Рима рисковал своей жизнью? Верховная Жрица не показалась мне какой-то экстраординарной, по крайней мере, на мой взгляд; с другой стороны, какая женщина могла бы спокойно сидеть и читать Сапфо посреди того, что даже степенный Цицерон назвал катастрофой?
— Ты Гордиан, по прозвищу Сыщик? — спросила она.
Я кивнул.
— Цицерон послал через Руфа известие, что ты придешь. Ах, что бы мы делали сегодня вечером, если бы Цицерон не стал нам помогать?
— Он подобен бессмертному богу, — сказал Руф, процитировав еще одну строчку из Сапфо.
Наступило тревожное молчание. Девушка, открывшая нам дверь, оставалась стоять в тени.
— Тогда давайте продолжим, — сказала Лициния. — Ты уже должен знать, что меня обвинили в поведении, недостойном весталки; они обвиняют меня в флирте с моим родственником Марком Крассом.
— Да, я слышал нечто подобное.