Домочадец

Про письмо Лауша я Вальтеру ничего не сказал. Но у меня сложилось впечатление, что он недооценивал серьёзности намерений самозванного претендента на дивногорский дом. Оголтелая самоуверенность во все времена обрекала на погибель маститых полководцев, и Вальтер, протянувший далеко на Восток свою финансовую империю, мог в любой момент нарваться на неприятный сюрприз со стороны коварного недоброжелателя, коим предстал передо мной в своём язвительном письме Увэ Лауш. Но Вальтер считал свои позиции в Дивногорске непоколебимыми. Не от того ли, чувствуя себя главным лицом на опустевшей к осени Морской улице, он желал знать всё обо всех или по крайней мере самое важное? Пару раз я представлял Вальтера в каком-то космическом сверхобтекаемом кресле у громадного телевизора, на плоском экране которого демонстрировался фильм о моих полуночных художественных мытарствах. Таким образом, просматривая вновь и вновь поступающие сюжеты, он хотел удостовериться, буду ли я продолжать писать, не остановлюсь ли на достигнутом, считая свою выставку почти свершившимся фактом, а картины, отобранные для экспозиции, – пиком весенне-летнего периода, по окончании которого наступает праздная маета, а проще – леность. Но, повторюсь, я писал не для выставки. Как только я мысленно проникал в завтрашний день, а завтра с Францем мы собирались в выставочный зал, меня охватывали сонмы сомнений относительно резонности проведения вернисажа. Мог ли я спокойно разгуливать по залам галереи и застенчиво улыбаться приглашённой публике, в то время как Анжела больше не жила с моим отчимом и вообще неизвестно, где она находилась и кто был её новым поклонником? За последние полгода она прислала мне лишь одно письмо.

Глава 14

Появление постороннего в апартаментах «Союза немецких студентов» вызвало на этаже глухие флегматичные эмоции.

– Привет. Как дела? Ты – откуда? – слышал я от каждого встречного в коридоре.

– Оттуда, из России, – давал я краткие разъяснения по существу дежурных вопросов.

Проявлений активной жизни днём на этаже не наблюдалось, но грязная посуда в мойке на кухне почему-то к вечеру выстраивалась в устрашающем пирамидальном порядке, грозящем в случае обрушения доставить массу лишних хлопот дежурному по этажу. На столь ответственном посту дежурство велось каждый день.

Моё поселение в студенческой компании Вальтер объяснил желанием погрузить меня в демократичную молодёжную среду. Он считал, что в Дивногорске мне не хватало полноценного общения. Я был не против благородного плана Вальтера, но уже на второй день моего пребывания в «Союзе» стало ясно, что никакого общения у нас не получится, если таковым не считать обмен приветственными фразами в коридоре. Здесь было не принято развлекать гостей и не одобрялось проявление повышенного внимания к иностранцам.

Вечерами в небольшой гостиной собирались пять, максимум семь студентов, двое-трое из которых жили в другом общежитии и заходили проведать перед сном знакомых. В углу зала стояли пластмассовые ящики с пивом. За ночь оно прекрасно расходилось. В конечном итоге пустые бутылки возвращались в ящики, а в списке любителей пива (он лежал при входе у телефона) напротив имён квартирантов росли отметки о количестве опустошённых бутылок, за что потом непременно нужно было вернуть деньги в общую кассу.

Вечерние разговоры велись за пивом под сухой дикторский басок из информационных телепрограмм. Я не участвовал в этих сонных беседах. Я ждал, затаясь в углу своей комнаты, долгожданного события, окутанного сплошными противоречиями и жуткими домыслами.

Франц заехал за мной в половине десятого. Первым делом он поинтересовался, хорошо ли я спал и, услышав утвердительный ответ, хотя на самом деле я спал неважно, попросил показать ему мой костюм, приготовленный к открытию выставки. Он пояснил, что тем самым выполняет поручение Вальтера и ему позволено одеть меня на его усмотрение, если гардероб мой внушит ему недоверие. Так и случилось. Румяный рыжеволосый Франц, насквозь пропахший стиральными порошками и ополаскивателями, подверг осторожной критике мой английский пиджак, сославшись на то, что борта у подобных моделей сейчас делают гораздо уже. К тому же, по его словам, пиджак мой имел весьма дешёвый вид. Навести порядок на голове он тоже мне посоветовал. При этом Франц демонстративно провёл растопыренной пятернёй по своим нагеленным, торчащим коротким ёжиком волосам. Я быстро оделся и завязывал шнурки вельветовых туфель на сплошной каучуковой подошве, когда он от удивления даже вскрикнул, что в речевом эквиваленте звучало приблизительно так: «А вот самого главного я чуть было не заметил!» Я посмотрел на остроносые туфли Франца, которым для пущей убедительности не хватало ковбойских шпор и лёгкого налёта пыли, и подумал, что эклектичный вкус моего гида по Гамбургу может мне только навредить. Блуждание по магазинам и визит к парикмахеру Франц предложил отложить на вторую половину дня. Сначала ему было велено отвезти меня в галерею.