Домочадец

Выставочный зал (именно зал, а не галерея) находился на втором этаже четырёхэтажного особняка. Фасад его вплоть до второго этажа был облицован красным гранитом. Высокое мраморное крыльцо утопало в цветах. Здесь же, у резной дубовой двери, присущей игорным заведениям, висели латунные вывески, свидетельствующие об увеселительной направленности учреждений, расположенных в роскошных залах. Были тут ресторан, казино, бильярдная, кегельбан.

Мои картины Вальтер разместил в цветастом, дымном хаосе дорогого веселья. Следуя за Францем на второй этаж, я тщетно пытался понять, зачем он это сделал. Очевидно, соседство моих картин с аудиторией, вовлечённой в игровой азарт и в паузах между подходами к рулетке набивающей животы экзотическими фруктами, Вальтер считал весьма почётным для молодого неизвестного художника. Ресторанный зал я мог наблюдать с балкона второго этажа. Балкон опоясывал зал по периметру и захватывал три бильярдных стола. Мои картины в широких тёмно-коричневых рамах висели на стене, противоположной центральному входу в здание. Подняться на балкон можно было по мраморным ступеням прямо из ресторана. Продолжение выставки следовало искать в соседнем зале. Его главными достопримечательностями были огромная театральная люстра с гирляндами, массивный фриз под сводчатым потолком, каскады средневековых факелов на бордовых стенах. Я не находил объяснения древней аристократической нелепице, окольцевавшей мои несчастные творения. У каждой своей работы я замирал с напрасной надеждой на то, что эта картина не имеет ко мне никакого отношения и я – не больше чем изголодавшийся бизнесмен, поднявшийся на балкон в томительные минуты ожидания заказного блюда. Франц метался от одного моего ночного детища к другому, плавно скользя по глазуристому паркету, как фигурист, и вдруг отходил, точнее, отскакивал к перилам и оттуда обозревал сразу несколько картин, гладя указательным пальцем красноватый подбородок, поросший мелкой вьющейся щетиной. Ему явно импонировала вся эта затея с чудовищным выбором места проведения выставки. Ну разве могло раздражать новоявленного, уверенного в себе бюргера, переросшего пошлые ночные клубы Репербана, это солидное заведение, шуршащее по вечерам несметными бумажными ресурсами в портмоне из крокодиловой кожи?

Глупец, я вдруг показался себе до отвращения наивным. Меня вместе с моим выстраданным мирком внесли дополнительным пунктом в развлекательную программу злачного заведения, в то время как для своих картин я желал всего лишь просторного зала с хорошей подсветкой. Мне нужны были однотонные светлые стены и покой, отчуждённость выставочного пространства от бурного кипения жизни. В реальности же я получил выставку-продажу в игорном доме. Меня утешало лишь то, что завтра я увижу Анжелу. Она не могла не прийти. Для Вальтера привод моей матери на открытие выставки был делом чести.

– Ну как тебе зал? – Франц выскочил из– за колонны и дёрнул меня за рукав так, что я моментально прекратил свои невесёлые раздумья.

– Впечатляет, – сказал я. – Но более всего мне нравится вечерняя атмосфера в этом доме и запах жареного мяса, прекрасно уловимый с балкона.

Франц не понял подвоха и планово заулыбался, сочтя мой выпад благодарностью юного художника, возведённого Шмитцем в ранг баловня арт-фортуны.

– Ты можешь неплохо заработать, – как бы случайно предупредил меня Франц. – Я видел прайс-лист на твои картины. Цены там – о-го-го! Выше средних. И это при том, что ты пока неизвестный художник. Пока, – лукаво уточнил Франц. – Публику здесь цены особо не тревожат. Нам, кстати, пора за покупками.

Франц рванул с места так, что я, не готовый к его водительским выкрутасам, впечатался в кожаную спинку сиденья. За черноватым стеклом замелькал, распадаясь на уличные массовки, деловой Гамбург. Торговые центры, объёмные вывески банков и страховых агентств, отели, монотонный ползучий поток встречного транспорта – всё это жило в каком-то собственном лихорадочном ритме, до понимания которого нужно было дорасти, а однажды поняв – ничего не оставалось, кроме того как принять его или отвергнуть. Но что-то в этих сценах внешнего индустриального благополучия не вязалось с моими тепличными представлениями о всеобщем западном процветании, разработанном, как и автомобиль Франца, под нешуточные возможности состоятельных потребителей.