Домочадец

По обыкновению Вальтер налетел неожиданно, как вихрь. Он выскочил из-под неподвижной тёмно-синей портьеры, за которой подразумевалось окно, а оказалась потайная дверь, – и устремился к нам своей шумной летящей походкой. Он был в умопомрачительном чёрном смокинге, ослеплявшем сочностью и простотой цветового минимализма. Явно возбуждённый, приглаживая на ходу волнистую играющую седину, он был похож на дирижёра симфонического оркестра. Бордовая замшевая бабочка, плотно прилегающая к шее, подчёркивала его главенствующий, заоблачный статус в ряду приглашённых предпринимателей. Вальтер отвесил несколько лёгких поклонов особам, наиболее приближенным к его незаурядной личности, и по-отечески обнял нас, вклинившись между мной и Анжелой. По моей щеке проскользнула прядь его белых волос с едва уловимым фиолетовым отливом.

– Дорогая! Ты уже поздравила своего замечательного сына со знаменательным событием? – громко спросил Вальтер и, не выпуская наших рук, восхищённо осмотрел нас с ног до головы. – Вы выглядите сегодня прекрасно.

– О да, милый! – воскликнула Анжела. – Поздравила и благословила.

Анжела и Вальтер недолго восторгались моим абстрактным талантом. О том, что это коммерческое мероприятие имеет строгий регламент, Вальтер вспомнил, когда в зал в сопровождении своих ассистентов вошла фрау Боргхоф. Она была организатором всей этой жуткой затеи и имела непосредственное отношение к администрации игорного дома. Вальтер провёл с ней последнюю установочную беседу, и она – пожилая худощавая женщина в строгом сером костюме – удостоила меня квёлым безжизненным взглядом. Не закончив беседы с госпожой Боргхоф, Вальтер позвал нас к микрофону, как по заказу возникшему в центре зала. Это значило, что парные прогулки вдоль моих абстрактных миров подошли к концу и некоторым эстетствующим предпринимателям предстояло, надев очки в дорогой оправе, приступить к изучению прайс-листов на мои картины.

Тем временем Вальтер дал повторную отмашку Анжеле, и она, напутственно похлопав меня по плечу, вновь поманила меня в центр зала быстрым движением глаз, «упакованных» в бирюзовые влажные линзы, и я, весь охваченный необъяснимым жгучим изнутри ужасом (или восторгом?), сдвинулся с места и, с трудом разгибая окаменевшие колени, направился к никелированному дистрофичному микрофону, у которого мне предстояло держать речь после вступительного слова Вальтера. Те семь шагов от своей любимой картины из цикла «Фрагменты» на паркетный эшафот дома азартных развлечений я проделал с надуманной уверенностью молодого художника, до неприличия гордого тем, что его карьерный взлёт начался с такого солидного места. Так думали и гости Вальтера, затаившиеся в немых выжидательных позах, мусоля в руках мелованные прейскуранты. Некоторые из приглашённых впервые за весь вечер обратили на меня внимание и теперь вкрадчиво перешёптывались в предвкушении услышать перевод моего выступления в блестящем исполнении Анжелы.

Вальтер кратко представил меня притихшей аудитории. Он объяснил, почему именно меня он пригласил в Гамбург. О наших родственных связях он умолчал, хотя у всезнающих бюргеров на сей счёт, как мне показалось, имелись кое-какие сведения. Ну да бог с ними, с бюргерами. Гораздо важнее мне было услышать от Вальтера то, что он, неплохо владея историей развития абстракционизма, сумел объяснить всем, что в моих работах его привлекла мягкая, весьма непопулярная лирическая струя в беспредметном искусстве. Этот важнейший, фундаментальный факт моего развития Вальтер прекрасно усвоил из нашего дивногорского общения и теперь делал на этом упор, давая понять флегматичной аудитории, что только ему известны и он первым обратил внимание на прогрессивные, созидательные потоки в молодом российском искусстве, нуждающемся в немедленной финансовой поддержке. Вальтер приятно удивил меня своей бурной эмоциональной речью. Но нотки оправдания всё же звучали в его уверенном быстром голосе – он пытался убедить тех, кто смотрит на мир реальным фотографическим взглядом, что эта выставка для них не вредна и потому, задаваясь целью вписать одну из представленных здесь картин в свой продуманный до мелочей интерьер, не следует руководствоваться классическим правилом потребителя «нравится – не нравится»; он призвал к поиску иных, чувственных способов восприятия картины, и это, по его словам, открывало абсолютно новое видение произведения искусства как декоративной составляющей интерьера.