После пространного выступления Вальтера взявшей слово фрау Боргхоф ничего не оставалось, как назвать проект господина Шмитца стопроцентной удачей. Это её утверждение зафиксировала мощная вспышка одного из двух фотографов, гордо державшихся весь вечер в стороне от эпицентра событий. Фрау Боргхоф, похоже, уже смирилась с тем, что я – коротко остриженный юноша с обиженным лицом и грустными глазами – и есть тот самый талантливый, разрекламированный Вальтером художник, картины которого ей предстояло распродать. Смысл её расчётливой, хорошо продуманной речи заключался в откровенном призыве покупать мои картины. Но собравшейся в факельном зале публике, по-моему, не стоило растолковывать планов устроителей выставки – всё и так было ясно заранее, ибо в этом заведении принято было легко расставаться с наличностью в кошельках. Сюда приходили отдыхать и питаться, но и искусство салонных художников, представленное в изобилии на втором этаже, служило для чьих-то вкусов не меньшим раздражителем, чем сочный кусок горячей телятины в густых капельках жира, жадно запитый баварским пивом.
Я искоса поглядывал на Анжелу. Она стояла рядом с Вальтером, инсценируя образцовое семейное благополучие, и мне становилось жутко при мысли о том, что она вновь близка к тотальному одиночеству и жизненным неурядицам в самых крупных масштабах. Но вряд ли она разделяла мои опасения. Бирюзовый блеск её глаз хоть и был притушен тонким панцирем линз, но всё же оставался блеском живой немеркнущей надежды, и это, возможно обманчивое чувство, несколько успокаивало меня, и я решил преждевременно не разъединять их судьбы – её и Вальтера.
Тем временем фрау Боргхоф закончила свою речь и в неестественной тишине, воцарившейся в зале, повисло напряжённое ожидание следующего выступления. Я выделился из своего окружения и провожаемый напутственным взглядом Вальтера с лихорадочной дрожью в конечностях добрался до освободившейся «трибуны». В самый ответственный момент, когда я вознамерился поблагодарить организаторов выставки за их внимание к моему противоречивому труду, мне вдруг стало неловко за мой комичный внешний вид. Про тесный пиджак я уже не думал. Меня тревожили прогулочные вельветовые туфли, купленные позапрошлым летом в Гостином дворе, которые странным образом довершали и без того мой нелепый вид. По недосмотру Франца эти стоптанные бывалые башмаки не попали в мусорный контейнер после того, как им на смену должны были прийти парадные туфли. Вальтер и фрау Боргхоф внимательно слушали мои благодарственные пассажи в адрес устроителей выставки. Немного освоившись с ролью виновника тихого торжества, я пустился в историю абстрактных течений с целью рассказать о своих учителях. Анжела умело и просто интерпретировала мою заумь и местами голую теорию. Благодаря её виртуозному переводу моё спонтанное теоретизирование не вызвало у уважаемых гостей раздражения, и они дослушали меня до конца, очевидно, не только из-за гуманных побуждений, посеянных в их пассивной среде предусмотрительным Вальтером.
Когда я закончил свой запутанный монолог, Вальтер первым устремился ко мне.
– Превосходно! – шепнул Шмитц мне на ухо. – Ты достоин успеха!
Затем на фоне разбредающихся по углам гостей я удостоился лёгкого поцелуя Анжелы и казённого рукопожатия фрау Боргхоф. Анжела на радостях вспомнила про своё письмо, пересказав близко к тексту его поздравительную часть. Тем самым она подтвердила авторство своего единственного текста, присланного из Германии за последние полгода. Фрау же Боргхоф, соблюдая международный этикет, чопорно поздравила меня и заметила, что мои главные успехи впереди, а сегодня она со своими коллегами с большим удовольствием проводит эту акцию, дабы финансово поддержать молодого художника. Она сказала это с полной уверенностью в том, что мои картины на ура разойдутся по частным коллекциям. С чувством выполненного долга перед Вальтером фрау Боргхоф отправилась раздавать прайс-листы двум прибывшим из ресторана пожилым семейным парам, уступив свое место услужливому Францу. Шофёр Вальтера, как всегда, был весел и болтлив. Он вручил мне фужер шампанского, в котором фонтанировали искристые пузырьки.
– Старина, во всём этом что-то есть, – ткнул он пальцем в мою ближайшую картину. Всё это забавно. Даже здорово!