Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

«Слово, которое вамъ далъ донъ-Фернандъ — побудить вашего отца переговорить съ моимъ, онъ сдержалъ, но только въ своихъ видахъ боле, чмъ въ вашихъ. Узнайте, что онъ просилъ моей руки, и отецъ мой, ослпленный тми преимуществами, которыя онъ видитъ въ донъ-Фернанд передъ вами, не отказалъ ему. Дло это не шуточное; черезъ два дня должна быть наша, почти тайная, свадьба; свидтелями ея будутъ только небо и мои родные. Каково мое положеніе и нужно ли вамъ спшить, — судите сами; а люблю ли я васъ? это покажетъ будущее. Молю Бога, чтобы письмо мое дошло до васъ прежде, чмъ рука моя будетъ отдана человку, умющему такъ дурно сдерживать свое слово.»

Таково было полученное иною письмо. Прочитавши его, я тотчасъ же ухалъ, не ожидая ни денегъ, ни отвта. Мн стало ясно тогда, что меня посылали не за деньгами для покупки лошадей, а за тмъ, чтобы въ моемъ отсутствіи свободно приступить въ выполненію преступнаго замысла. Яростное озлобленіе, которое я почувствовалъ къ этому безчестному другу и боязнь потерять то сердце, которое я пріобрталъ цною столькихъ лтъ любви и покорности, придали мн крылья. На другой день я былъ уже въ город, и время прізда моего какъ будто было выбрано для свиданія съ Лусиндой. Я вошелъ въ ней тайно, оставивъ позади своего верховаго мула, которымъ снабдилъ меня посланный съ письмомъ. Судьб угодно было, чтобы я засталъ Лусинду у того самаго ршетчатаго окна, которому суждено было такъ долго быть единымъ свидтелемъ нашей любви. Лусинда меня тотчасъ же узнала, какъ я ее, но увы! она встрчала меня не такъ, какъ надялась встртить, и я находилъ ее не тою Лусиндой, какою надялся найти. О, есть ли въ мір смертный, извдавшій глубину смятенныхъ мыслей измняющей женщины? вроятно нтъ. Увидвши меня Лусинда закричала: «Карденіо, я одта въ подвнечное платье; въ зал меня ждутъ ужъ измнникъ Фернандъ и мой честолюбивый отецъ съ другими свидтелями, только не свадьбы, а смерти моей. Другъ мой, не смущайся, но постарайся самъ быть при моемъ внчаніи, и если слова мои не воспрепятствуютъ исполненію свадебнаго обряда, то на груди моей спрятанъ кинжалъ, который защититъ меня отъ насилія и моею смертью запечатлетъ мою любовь въ теб.»

Я отвчалъ ей, дрожа отъ волненія, и боясь не успть докончить своего отвта: «Лусинда, пусть дло оправдаетъ твои слова, и если у тебя спрятанъ кинжалъ, долженствующій поразить тебя, то со мной моя шпага, которая съуметъ защитить тебя или убить себя, если судьба возстанетъ на насъ.» Не знаю, слышала ли она отвтъ мой, потому что ее ужъ звали, торопя къ внцу. Закатилось въ эту минуту солнце моей радости и наступила глубокая ночь моей грусти. Умъ мой помутился, въ глазахъ стало темно, и я не молъ найти ни выхода изъ дому, ни даже двинуться съ мста. Но внутренній голосъ напомнилъ скоро мн, какъ иного значило бы мое присутствіе въ такую торжественную и важную минуту жизни Лусинды; я собрался съ силами и вошелъ въ домъ моей недавней невсты. Такъ какъ вс ходы въ немъ были мн давно извстны, поэтому, благодаря общей суматох, я усплъ никмъ незамченный пробраться въ ту залу, въ которой должно было происходить внчанье. Скрытно помстившись у окна, прикрытый занавсями, я могъ видть все, что происходило въ зал, не будучи видимъ самъ. Но, какъ выразить словами ту тревогу, которую испытывало мое сердце во все это время! какъ повторить т мысли, которыя приходили мн въ голову; т ршенія, которыя зарождались въ моей душ. Ихъ повторить невозможно, да быть можетъ и не слдуетъ. Вскор увидлъ я, какъ прошла черезъ залу невста, въ будничномъ плать, съ нею шаферъ, ея двоюродный братъ; — во всемъ дом, кром прислуги, не было никого. Не иного спустя, Лусинда вышла изъ уборной, въ сопровожденіи матери своей и двухъ служанокъ, въ изящномъ и пышномъ наряд, достойномъ ея красоты. Волненіе не позволяло мн подробно разглядть его; я замтилъ только блый и красный цвта и сіяніе драгоцнныхъ камней, которыми были осыпаны ея прическа и платье. Но что могло сравниться съ прелестью ея свтлыхъ волосъ, сіявшихъ ярче драгоцнныхъ камней и четырехъ восковыхъ свчей, освщавшихъ заду. О, воспоминаніе, бичь моего покоя! Къ чему ежеминутно воскрешаешь ты предо иною эти несравненныя черты, боготворимаго мною врага? Мн слдовало бы помнить только то, что она длала тогда, чтобы этотъ торжественно нанесенный мн ею ударъ будилъ въ груди моей, если не жажду мщенія, то, по крайней мр, смерти. Господа, простите мн эти минутныя вспышки и отступленія, что длать? мой грустный разсказъ не изъ тхъ, которые разсказываются скоро и безостановочно. Для меня, по крайней мр, каждое обстоятельство этого дла кажется достойны длиннаго разсужденія.

Въ отвтъ на это священникъ сказалъ Карденіо, что вс эти подробности слушаются съ живйшимъ интересомъ, и достойны такого же вниманія какъ и самая сущность разсказа