Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Глава XXIX

Такова невымышленная повсть моихъ горестныхъ приключеніи. Судите сани теперь: имю ли я причину вздыхать тяжеле, чмъ вы это слышали, и проливать боле горючія слезы, чмъ т, которыхъ вы были свидтелями. Утшенія для меня, вы видите, напрасны — горю моему ничмъ не пособить. Прошу васъ объ одномъ; сдлать это вамъ не трудно: укажите мн такое мсто, гд бы я могла провести жизнь, не опасаясь, ежеминутно, потерять ее отъ страха и тревоги; такъ сильно боюсь я, чтобы убжище мое не было открыто тми, которые меня ищутъ. Я знаю, въ дом моихъ родныхъ меня ожидаетъ хорошій пріемъ, за это ручается нжная любовь ихъ ко мн; но при одной мысли о томъ, что мн придется показаться имъ на глаза не такою, какою они надятся меня найти, мн становится такъ стыдно, что я желаю лучше навки скрыться отъ взоровъ ихъ, чмъ прочесть на лиц родителей моихъ то горе, которое отпечатлется на немъ, при встрч съ погубленной ихъ дочерью. Съ послднимъ словомъ бдная двушка умолкла и закраснлась; и стыдъ и раскаяніе, волновавшіе ея молодую душу, вылились въ этой краск, выступившей на ея лиц. Слушатели, тронутые разсказомъ ея несчастной любви, почувствовали къ ней глубокое состраданіе. Священникъ собирался было утшить ее, но Карденіо предупредилъ его. «Какъ, сударыня», воскликнулъ онъ, «это вы, прекрасная Доротея, единственная дочь богатаго Кленардо?» Доротея изумилась, услышавъ имя своего отца, и взглянувъ на рубище того, кто произнесъ это имя — намъ извстно, какъ одтъ былъ Карденіо — спросила его: «кто онъ и какъ знаетъ онъ имя ея отца? сколько я помню, я, кажется, ни разу не упомянула его въ продолженіи моего разсказа,» сказала она.

— Я тотъ несчастный, отвчалъ Карденіо, который долженъ былъ жениться на Лусинд; я злополучный Карденіо, оборванный, полунагой, лишенный всякаго утшенія, и, что еще хуже, — разсудка, потому что я нахожусь въ здравомъ ум только немного минутъ, удляемыхъ мн небомъ. До этого ужаснаго положенія меня довелъ тотъ самый человкъ, который погубилъ и васъ. Да, Доротея, это я былъ свидтелемъ и жертвой вроломства донъ-Фернанда, это я ожидалъ той минуты, въ которую Лусинда произнесла роковое да, отдавшее руку ея Фернанду; это у меня не хватило ршиости дождаться и узнать, чмъ кончился ея обморокъ, что заключалось въ письм, найденномъ у ея сердца. Душа моя изнемогла подъ бременемъ столькихъ несчастій, обрушившихся на нее разомъ. Я покинулъ домъ Лусинды, въ ту минуту, когда терпніе мое истощилось, и оставивъ ей письмо, ушелъ въ эту пустыню съ намреніемъ окончить здсь мою жизнь, ставшую мн ненавистной, какъ смертельный врагъ мой. Но небо лишило меня только разсудка, оставивъ мн жизнь для встрчи съ вами; потому что если все, что вы говорили, правда, а я вамъ врю, то, можетъ быть, обоимъ намъ суждено еще узнать лучшія времена чмъ т, на которыя мы могли расчитывать въ тяжелыя минуты нашего отчаянія. Если Луснида не можетъ быть женою донъ-Фернанда, ибо она моя, какъ это она торжественно объявила; и если донъ-Фернандъ не можетъ быть ея мужемъ, такъ какъ онъ вашъ, то мы можемъ еще надяться, что небо, сохранивъ въ цлости ваше достояніе, отдастъ намъ то, что намъ принадлежитъ. Пусть же остается съ вами это утшеніе, основанное не на обманчивыхъ грезахъ и пустыхъ надеждахъ; будемъ надяться на лучшее; и я прошу васъ отказаться теперь отъ вашего прежняго ршенія, какъ я отказываюсь отъ своего. Я даю вамъ слово христіанина и благороднаго человка не покидать васъ, пока не возвращу васъ вашему жениху. И если слова мои не послужатъ ни въ чему, тогда, во имя вашей чести, попранной донъ-Фернандомъ, я обнажу шпагу и орудіемъ, на которое даетъ мн право мое званіе, заставлю его отдать вамъ то, что онъ вамъ долженъ. Но, отмщая ваши несчастія, я позабуду о своихъ; я ни однимъ словомъ не намекну Фернанду объ оскорбленіяхъ, нанесенныхъ имъ мн; отмстить за нихъ я предоставляю небу.