— Ансельмъ! Мн кажется, что умъ твой находится теперь въ томъ положеніи, въ какомъ находятся постоянно умы мусульманъ, которымъ нельзя доказать ложь ихъ религіи ни доводами, почерпнутыми изъ священнаго писанія, ни изъ здраваго разсудка. Имъ необходимо говорить такими аксіомами, какъ та, что если отъ двухъ равныхъ количествъ отнять равныя части, то получатся равные остатки; но такъ какъ и подобныхъ истинъ имъ нельзя втолковать словами, а необходимо, такъ сказать, разжевать и положить имъ въ ротъ; поэтому ихъ никакъ нельзя просвтить высокими истинами нашей святой вры. Ансельмъ! тебя, какъ я вижу, приходится вразумлять совершенно также; закравшееся бъ твою душу желаніе до такой степени расходится съ здравымъ разсудкомъ, что, право, убждать тебя, обыкновеннымъ путемъ, въ безразсудности, извини за выраженіе, твоего намренія, значило бы попусту терять время и слова. И правду сказать, я бы хотлъ за время оставитъ тебя при твоемъ намреніи, и тмъ наказать тебя за твою сумазбродную идею. Но дружба къ теб не позволяетъ мн прибгнуть къ такой крутой мр, обязывая меня, однако, отвести тебя отъ той бездны, въ которую ты самъ стремишься. Чтобы убдить тебя въ этомъ, я прошу тебя отвтить мн на слдующіе вопросы: не предлагаешь ли ты мн искушать женщину, живущую въ строгомъ уединеніи? Не побуждаешь ли ты меня обезчестить женщину честную и подкупить безкорыстную? Не заставляешь ли ты меня, наконецъ, предлагать услуги женщин, не ищущей ничьихъ услугъ? Если ты убжденъ, что жена твоя благородна и безкорыстна, то, я не понимаю, чего теб нужно еще? Если ты увренъ, что она выйдетъ побдительницей изъ той игры, въ которую ты хочешь вовлечь ее, то спрашивается, что она выиграетъ въ ней? станетъ ли она лучше посл ожидающаго ее испытанія? Одно изъ двухъ: или ты сомнваешься въ своей жен, или самъ не знаешь чего хочешь. Если ты сомнваешься, въ чему испытывать ее? Смотри на нее, какъ на безнравственную женщину, и обращайся съ ней, какъ съ безнравственной. Но, если она такъ благородна и чиста, какъ ты думаешь, то было бы слишкомъ безразсудно испытывать самую правду, ее не возвысятъ никакія испытанія. Подумай же: не странно, не смшно ли твое желаніе? кром вреда оно ничего не общаетъ теб и тмъ сумазбродне, что ничмъ не вызывается. Ансельмъ! земные подвиги совершаются либо во имя божественныхъ, либо мірскихъ интересовъ, либо тхъ и другихъ вмст. Дянія святыхъ — вотъ подвиги, предпринятые, во славу Бога, людьми, пожелавшими въ земной оболочк внушать небесную жизнь. Подвиги, совершаемые изъ-за мірскихъ интересовъ — это дянія мужей, плавающихъ по безбрежнымъ морямъ, странствующихъ по невдомымъ землямъ, подъ знойнымъ и холоднымъ небомъ, ища земныхъ благъ. Наконецъ подвиги, предпринятые во славу Бога и для міра вмст, это подвиги воиновъ, которые замтивъ въ крпостной стн брешь такой величины, какую могло произвести ядро, забывая разсудокъ и страхъ, пренебрегая грозящей имъ опасностью, одушевленные единымъ желаніемъ явить себя достойными защитниками вры, короля и своего народа, безстрашно видаются на встрчу тысяч ожидающихъ ихъ смертей. Вотъ подвиги, которые мы предпринимаемъ съ честью, славой и пользой, презирая трудами и опасностями съ ними сопряженными. Но дло, задуманное тобой, не прославитъ, не обогатитъ, не освятитъ тебя. Ты свершишь его безплодно для себя, для Бога и людей. Успхъ въ немъ ничего не общаетъ, а неудача повергнетъ тебя въ неизлечимое отчаяніе. И напрасно надешься ты найти облегченіе въ тайн, которой думаешь облечь это дло. Теб довольно будетъ самому его знать, чтобъ навсегда отравить свою жизнь. Въ подтвержденіе словъ моихъ, я припомню теб одинъ отрывовъ изъ сочиненія знаменитаго поэта Луиги Танзило,
«Наступившій день усилилъ страданія и съ ними стыдъ Петра. Пусть позоръ его скроютъ отъ міра, этимъ не скроютъ его отъ Петра. Онъ стыдится самого себя, вспоминая свой грхъ; потому что въ нерастлнной душ, не одни посторонніе взоры пробуждаютъ стыдъ, нтъ. Пусть грхъ праведника будетъ извстенъ лишь небесамъ и земл, онъ, тмъ не мене, станетъ стыдиться самаго себя, едва лишь почувствуетъ свое прегршеніе.»