Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Ансельмъ ухалъ, и Лотаръ поселился въ его дом, принятый весьма радушно женой его, устроившей, однако, дло такъ, чтобы ей ни минуты не оставаться наедин съ Лотаромъ. При ней постоянно находилась, или любимая ею и воспитанная вмст съ нею горничная ея Леонелла, которую Камилла взяла въ себ посл свадьбы, или кто-нибудь изъ прислуги. Въ теченіи первыхъ трехъ дней Лотаръ не сказалъ Камилл ни слова, не смотря на то, что урывками, въ то время, какъ люди, прибравъ со стола, уходили обдать на скорую руку, какъ того требовала госпожа ихъ, ему приходилось оставаться съ нею наедин. Леонелл, правда, приказано было обдать раньше, и непремнно находиться возл Камиллы въ то время, когда прислуга обдала; но горничная, занятая совершенно другимъ дломъ, приходившимся ей боле по вкусу, и сама нуждавшаяся именно въ этомъ самомъ времени, нердко ослушивалась свою госпожу. Она даже какъ будто нарочно старалась оставлять ее, какъ можно чаще, наедин съ Лотаромъ. Не смотря на это, скромность, женственная строгость и сдержанный разговоръ Камиллы сковывали языкъ Лотара. Но то, что ограждало ихъ сначала, это же самое вскор и погубило ихъ; потому что воображеніе могло свободно дйствовать тмъ временемъ, какъ бездйствовалъ языкъ. Созерцая безпрепятственно красоту Камиллы, способную тронуть даже мраморную статую, не только сердце человка; глядя на нее тмъ временемъ, какъ онъ могъ бы говорить съ ней, Лотаръ боле и боле убждался, на сколько эта женщина достойна быть любимой. Но это убжденіе напоминало ему вмст съ тмъ объ обязанностяхъ его къ другу. Сто разъ въ голов его мелькала мысль: покинуть городъ и ухать куда-нибудь далеко, чтобы никогда ужь не встртиться съ Ансельмомъ, никогда не увидть Камиллы, но онъ уже чувствовалъ, что удовольствіе видть эту женщину удерживаетъ и удержитъ его на мст. Онъ боролся съ своими чувствами, онъ порывался измнить самъ себ, желая оттолкнуть отъ себя наслажденіе, доставляемое ему видомъ чарующихъ прелестей Камиллы, и уврить себя, что это наслажденіе — мимолетный обманъ. Вдали отъ нее, онъ проклиналъ свою безумную страсть, считалъ себя и вроломнымъ другомъ и безчестнымъ человкомъ, но мало-по-малу умъ его успокоивался, и онъ незамтно начиналъ проводить паралель между собою и Ансельмомъ; и всегда приходилъ къ тому заключенію, что въ случа чего, вина должна пасть не на него, а на того, чья безразсудная доврчивость такъ неосмотрительно толкнула его въ эту бездну. Онъ убждался боле и боле въ той мысли, что если бы онъ могъ такъ же хорошо оправдать себя предъ судомъ Божіимъ, какъ предъ судомъ людскимъ, то ему нечего было бы страшиться кары небесной за свое увлеченіе. Словомъ, дло кончилось тмъ, что красота Камиллы и случай, безумно доставленный ему самимъ Ансельмомъ, скоро сломили его поколебленную твердость. Спустя три дня посл отъзда Ансельма, въ продолженіе которыхъ Лотаръ употреблялъ вс усилія потушить загоравшуюся въ душ его страсть, но, не видя, во все это время, вокругъ себя ничего инаго, кром предмета этой страсти, онъ открылся, наконецъ, Камилл въ своей безумной любви. Весь взволнованный, онъ сдлалъ это признаніе въ такихъ страстныхъ выраженіяхъ, что растерявшаяся Камилла не нашла ничего лучшаго сдлать, какъ встать съ своего мста и удалиться въ свою комнату, не произнеся ни слова. Но этотъ презрительный и холодный отвтъ не ослабилъ надеждъ Лотара, зарождающихся, какъ извстно, всегда въ одно время съ любовью, напротивъ, онъ только усилилъ желаніе его восторжествовать надъ любимой женщиной, которая, услышавъ совершенно неожиданно, отъ Лотара признаніе въ любви, сама не знала, на что ей ршиться. Чтобы не допустить, однако, повторенія чего-нибудь подобнаго, она ршилась въ туже ночь послать гонца къ Ансельму съ слдующимъ письмомъ:

Глава XXXIV

«Плохо, говорятъ, арміи остаться безъ начальника и дому безъ хозяина; но я скажу, что молодой, замужней женщин еще хуже оставаться безъ мужа. Вдали отъ тебя, я не знаю, теперь, что мн длать; и если ты не вернешься тотчасъ же домой, то я принуждена буду покинуть хозяйство наше безъ присмотру и перехать къ роднымъ, потому что опекунъ мой, если только человкъ этотъ стоитъ подобнаго названія, думаетъ, кажется, больше о своемъ удовольствіи, чмъ о моемъ спокойствіи. Ты догадливъ, поэтому я не скажу больше ни слова, да думаю, что этого и не слдуетъ длать».