Ансельмъ, восхищенный словами Лотара, врилъ ему какъ оракулу. Тмъ не мене, онъ просилъ его продолжать ухаживать за Камиллой, хотя бы только для препровожденія времени, умривъ, конечно, теперь свою страстность и настойчивость. «Я хочу еще, чтобы ты написалъ ей нсколько хвалебныхъ стиховъ, говорилъ Ансельмъ, ну, хоть подъ именемъ Хлорисъ. Я уврю Камиллу, будто ты влюбленъ въ одну даму, которой далъ это имя, съ цлію воспвать, не компрометируя ее. Если къ теб не время заниматься стихами, я не прочь снабдить тебя ими».
— Напрасный трудъ, отвчалъ Лотаръ. Я живу вовсе не въ такомъ разлад съ музами, чтобы имъ не приходила охота навстить меня хоть разъ въ годъ. Говори Камилл о моей мнимой любви, сколько хочешь, а стихи ужь позволь написать мн самому. Быть можетъ они выйдутъ и не вполн достойными воспваемаго предмета, но будутъ, по крайней мр, лучшіе — какіе я въ состояніи написать.
Вполн довольные собой разстались наконецъ — одинъ измнившія, а другой наглупившій другъ. Возвратясь домой, Ансельмъ спросилъ Камиллу, что побудило ее написать извстное письмо? Камилла, которой показалось страннымъ, почему не спросили у нее этого раньше, отвчала, что ей показалось, будто Лотаръ обращался съ нею нсколько вольне, чмъ обыкновенно, но что теперь она разубдилась въ этомъ совершенно, такъ какъ Лотаръ началъ убгать ея и даже, какъ будто боялся оставаться съ нею наедин. Ансельмъ просилъ ее освободить себя отъ подобныхъ подозрній; ему очень хорошо извстно, говорилъ онъ, что Лотаръ безъ памяти влюбленъ въ одну молодую двушку, которую воспваетъ подъ именемъ Хлорисъ, но, добавилъ Ансельмъ, если бы даже сердце Лотара было совершенно свободно, и тогда бояться его было бы совершенно напрасно.
Если бы Камилла не была предувдомлена Лотаромъ обо всей этой комедіи съ Хлорисъ, которую онъ приплелъ сюда только затмъ, чтобы отвести глаза Ансельму и свободно воспвать, подъ этимъ именемъ, саму Камиллу, — то она, безъ сомннія, была бы поймана въ жгучія сти ревности, но предувдомленная обо всемъ заране, Камилла выслушала это совершенно спокойно.
На другой день, посл десерта. Ансельмъ попросилъ Лотара прочесть какое-нибудь стихотвореніе въ честь возлюбленной его Хлорисъ, замтивъ ему, что такъ какъ Камилла не знаетъ Хлорисъ, поэтому онъ можетъ смло говорить и читать въ честь ея все, что ему угодно.
— Да хотя бы Камилла и знала ее, отвчалъ Лотаръ, я и тогда не видлъ бы никакой нужды скрываться. Если влюбленный воспваетъ красоту своей дамы и коритъ ее за холодность, то въ этомъ, кажется, нтъ ничего оскорбительнаго ни для кого. Но, какъ бы тамъ ни было, вотъ стихи, которые я набросалъ вчера въ честь этой холодной красавицы:
Стихи понравились Камилл, а еще боле самому Ансельму. Онъ расхвалилъ ихъ и замтилъ, что Хлорисъ эта должна быть ужь слишкомъ сурова, если ея не въ состояніи тронуть слова, такъ глубоко и искренно выливавшіяся изъ души.
— О, тамъ по вашему, все, что ни пишутъ влюбленные поэты, все это сущая правда? — воскликнула Камилла.
— Правда, потому что, въ этомъ случа, прервалъ Лотаръ, они говорятъ не какъ поэты, а какъ влюбленные, у которыхъ на душ и язык одна правда.
— Въ этомъ никто не сомнвается, замтилъ Ансельмъ, старавшійся стать истолкователемъ мыслей Лотара передъ Камиллой, не обращавшей теперь ни малйшаго вниманія на мужа, видя и слыша только любовника. Зная очень хорошо, что вс эти похвалы и стихи принадлежатъ ей одной, что мнимая Хлорисъ — это она сама — Камилла спросила у Лотара, не помнитъ ли онъ еще какихъ-нибудь стиховъ въ этомъ род.
— Помню, отвчалъ Лотаръ, но они кажется не такъ хороши какъ прежніе. Впрочемъ, можете сами судить; вотъ они: