Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Пока говорила Доротея, Карденіо, не выпуская изъ объятій своихъ Лусинды, пристально глядлъ на донъ-Фернанда, твердо ршившись, въ случа чего, мужественно защищаться противъ кого бы то ни было, хоть бы защита эта грозила ему смертью. Но въ эту минуту, друзья донъ-Фернанда съ одной стороны, съ другой священникъ и цирюльникъ, также присутствовавшіе при этой сцен, — свидтелемъ ея былъ и добрякъ Санчо Пансо, — окружили донъ-Фернанда, умоляя его сжалиться надъ слезами Доротеи и не обмануть ея справедливыхъ надеждъ, если только она говорила правду, въ чемъ никто не сомнвался. «Подумайте, милостивый государь», добавилъ священникъ, «что не простой случай, какъ это можетъ казаться, а рука Промысла соединила васъ всхъ въ такомъ мст, гд вы, конечно, меньше всего ожидали встртиться. Подумайте о томъ, что только смерть можетъ отнять Лусинду у Карденіо; и еслибъ ихъ грозили разлучить остріемъ меча, то, умирая вмст, они благословили бы самую смерть. Подумайте, что въ крайнихъ случаяхъ, въ неисправимыхъ обстоятельствахъ жизни, лучшее, что остается сдлать — это: восторжествовать надъ собою и выказать великодушіе нашей души. Позвольте же этимъ, любящимъ другъ друга, супругамъ, насладиться тмъ счастіемъ, которое даруетъ имъ небо, а сами взгляните на Доротею и сознайтесь, что на свт найдете не много женщинъ, которыя могли бы — не говорю превзойти, но даже сравниться съ нею въ красот; къ тому же красота соединяется въ ней съ такою трогательной покорностью и безпредльной любовью къ вамъ. И если вы дорожите сколько-нибудь именемъ христіанина и дворянина, то вамъ не остается ничего больше сдлать, какъ сдержать свое слово. Этимъ вы умилостивите Бога и примиритесь съ тми людьми, которые сознаютъ, что добродтель можетъ вознести красоту надъ всякимъ дворянствомъ, не умаляя достоинствъ того, это вознесетъ ее на такую высокую степень, и что уступая могуществу страсти, человкъ не заслуживаетъ укора, если онъ не сдлалъ при этомъ ничего дурнаго». Къ словамъ священника вс остальныя лица присовокупили нсколько своихъ и, благодаря общимъ усиліямъ, благородное сердце донъ-Фернанда успокоилось наконецъ и преклонилось предъ могуществомъ добродтели.

Желая показать, что онъ уступаетъ благимъ совтамъ, донъ-Фернандъ нагнулся и сказалъ, обнимая Доротею, «встаньте, прошу васъ; могу ли я хладнокровно видть у ногъ своихъ ту самую женщину, которую я ношу въ моемъ сердц, и если, до сихъ поръ, я не усплъ вамъ показать этого на дл, то это, быть можетъ, по вол неба, желавшаго, чтобы, убдившись, какъ искренно и неизмнно вы любите меня, я научился бы уважать васъ такъ глубоко, какъ вы того заслуживаете. Не порицайте меня за то, что я покинулъ васъ; меня удалила отъ васъ та самая сила, которая привлекла меня въ вамъ. Если не врите мн, то обернитесь; взгляните за счастливую теперь Лусинду, и въ ней вы найдете оправданіе моему поступку. Но такъ какъ Лусинда нашла кого желала, а я то, что мн принадлежитъ, пускай же она, отнын, живетъ въ мир и счастіи многія лта съ Карденіо, а я на колняхъ стану молить небо, да позволитъ оно мн прожить столько же съ моей Доротеей». Съ послднимъ словомъ онъ сжалъ Доротею въ своихъ объятіяхъ и такъ нжно прижалъ въ лицу ея — свое, что ему нужно было сдлать нкоторое усиліе надъ собою, чтобы слезы — свидтели его любви и раскаянія — не брызнули у него изъ глазъ. Лусинда же и Карденіо не удерживали своихъ слезъ, и вмст съ ними вс присутствовавшіе при этой трогательной сцен плавали такъ единодушно, — это отъ собственной радости, это, глядя на радость другихъ, — что со стороны можно было подумать: не поразилъ ли ихъ какой-нибудь сильный, нежданный ударъ. Самъ Санчо заливался слезами, но, какъ онъ уврялъ впослдствіи, потому только, что Доротея оказалась не принцессою Мивоиивонъ, отъ которой онъ ожидалъ такихъ богатыхъ милостей.