Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Донъ-Луи замолчалъ, и аудиторъ былъ столько же удивленъ трогательною и такъ деликатно сдланною исповдью влюбленнаго юноши, сколько озабоченъ тмъ, что длать ему въ этомъ исключительномъ и совершенно непредвиднномъ случа. Онъ просилъ Донъ-Луи успокоиться, сказалъ, что онъ попроситъ слугъ не увозить его до завтра, и тмъ временемъ обдумаетъ свое ршеніе. Донъ-Луи насильно поцаловалъ аудитору руку и оросилъ ее слезами, — это могло тронуть камень, не только сердце отца доны-Клары, сообразившаго своимъ практическимъ умомъ, какая прекрасная партія представляется его дочери въ лиц донъ-Луи. Онъ желалъ, однако, устроить эту свадьбу съ согласія отца Луи, надявшагося — это зналъ аудиторъ — видть сына своего великимъ господиномъ. Въ то время, когда съ одной стороны слуги Донъ-Луи терпливо ожидали окончанія разговора аудитора съ ихъ господиномъ, а съ другой состоялась мировая между хозяиномъ и поколотившими его гостями, согласившимися, скоре благодаря умнымъ словамъ Донъ-Кихота, нежели безсильнымъ угрозамъ Хозяина, заплатить ему то, что онъ требовалъ; — въ это самое время никогда не дремлющій чортъ привелъ въ корчму того цирюльника, у котораго Донъ-Кихотъ похитилъ шлемъ Мамбрена, а Санчо збрую, обмненную впрочемъ на свою собственную. Отводя осла въ конюшню, цирюльникъ увидалъ Санчо, который что-то починялъ въ своемъ вьюк, и не усплъ онъ замтить его, какъ въ ту же минуту схватилъ оруженосца за шиворотъ и закричалъ во все горло: «а, донъ негодяй, теперь ты у меня въ рукахъ; отдай мн сейчасъ мой тазъ, мой вьюкъ и збрую, которую ты подтибрилъ у меня.» Схваченный, такъ неожиданно за шиворотъ, и слыша, какъ честитъ его, Санчо, держа одною рукою вьюкъ, далъ другою такого кулака цирюльнику, что окровавилъ ему вс зубы. Цирюльникъ тмъ не мене не отступалъ, и, невыпуская изъ рукъ вьюка, продолжалъ кричать по прежнему; на крикъ его выбжала толпа народу. «Во имя короля и правосудія,» кричалъ онъ, «этотъ негодяй, этотъ грабитель на большихъ дорогахъ хочетъ убить меня за то, что я отнимаю у него свое добро.» — «Врешь, врешь,» кричалъ въ свою очередь Санчо, «я вовсе не грабитель на большихъ дорогахъ, а только пользуюсь добычей, оставленной моему господину Донъ-Кихоту посл одержанной имъ побды.» Донъ-Кихотъ, успвшій уже появиться за мст расправы, былъ восхищенъ мужествомъ, выказаннымъ его оруженосцемъ въ нападеніи и оборон. Онъ даже счелъ его теперь замчательнымъ храбрецомъ, и внутренно далъ себ слово посвятить его въ рыцари, при первомъ удобномъ случа, находя, что это званіе пристанетъ въ нему какъ нельзя боле. Споря съ Санчо цирюльникъ сказалъ: «этотъ вьюкъ принадлежитъ мн, также какъ смерть, которую должно мн небо; и такъ онъ хорошо знакомъ мн, какъ будто я самъ родилъ его; зову въ свидтели моего осла — онъ не позволитъ мн соврать. Всего лучше примрить къ нему этотъ вьюкъ, и подлецъ я буду, если онъ не налзетъ на него какъ перчатка на руку. Мало того: въ тотъ самый день, какъ пропалъ вьюкъ, у меня похитили совсмъ новенькій, ни разу еще не бывшій въ употребленіи, тазикъ изъ красной мди, стоившій мн цлый ефимокъ. Услышавъ это, Донъ-Кихотъ не въ силахъ былъ доле удерживать себя. Быстро помстясь между бойцами, онъ разнялъ ихъ, и положивъ вьюкъ на землю, чтобы вс могли разглядть его прежде, чмъ обнаружится истина, громкимъ голосомъ воскликнулъ: «господа! вы ясно убдитесь сейчасъ, какъ страшно ошибается этотъ добрякъ оруженосецъ, называя цирюльничьимъ тазикомъ то, что было, есть и будетъ шлемомъ Мамбрена, который я отнялъ у него въ бою, и которымъ владю по всей справедливости. Что же касается сдла, то я въ это дло не вмшиваюсь. Скажу только, что оруженосецъ мой попросилъ у меня позволенія взять збрую съ коня этого побжденнаго мною труса и надть ее на своего осла; я позволилъ ему, и если теперь обыкновенное сдло превратилось въ вьючное, то я не могу объяснить этого иначе, какъ тми превращеніями, которыя постоянно случаются во всхъ происшествіяхъ съ странствующими рыцарями. Въ доказательство того, что я сейчасъ сказалъ, бги Санчо, и принеси сюда шлемъ Мамбрена, который кажется этому простяку цирюльничьимъ тазомъ.

— Нтъ ужь, ваша милость, отвчалъ Санчо, если нтъ у насъ другихъ доказательствъ, кром шлема Мамбрена, — такъ будьте здоровы; этотъ шлемъ Мамбрена такой же точно цирюльничій тазъ, какъ это вьюкъ, а не сдло