«Помощь святой Германдад!» громко закричалъ онъ; «я требую ее теперь серьезно; вотъ приказъ, въ которомъ велно задержать этого грабителя на большихъ дорогахъ». Прочитавъ приказъ, священникъ убдился, что стрлецъ правъ; примты обозначенныя въ бумаг указывали на Донъ-Кихота. Донъ-Кихотъ же, не помня себя отъ гнва, услыхавъ какъ назвалъ его негодяй стрлецъ, схватилъ его обими руками за горло, и еслибъ на помощь стрльцу не явились его товарищи, то онъ скоре бы испустилъ духъ, чмъ вырвался бы изъ рукъ разъяреннаго рыцаря.
Хозяинъ же, обязанный подать помощь своимъ собратіямъ, явился на подмогу стрльцамъ святой Германдады. Хозяйка увидвъ, что мужъ ея вмшался въ новую ссору, снова принялась кричать на весь домъ и только напугала дочь и Мариторну. Прибжавши на этотъ крикъ, он помогли хозяйк взывать о помощи въ небу и ко всмъ гостямъ.
«Нтъ, господинъ мой, правъ,» воскликнулъ въ тоже время Санчо; «этотъ замокъ дйствительно очарованъ, потому что ни одного часа нельзя прожить въ немъ мирно.»
Донъ-Фернандъ вырвалъ стрльца изъ рукъ Донъ-Кихота, и рознялъ ихъ, въ невыразимому удовольствію того и другаго, потому что они всми силами когтей своихъ вцпились одинъ въ воротникъ, а другой прямо въ горло своего противника. Стрльцы настойчиво требовали, однако, чтобы имъ передали Донъ-Кихота, связаннаго по рукамъ и по ногамъ. какъ того требовала служба королю и святой Германдад, во имя которыхъ они просили помощи противъ этого грабителя на большихъ и малыхъ дорогахъ. Слушая это, Донъ-Кихотъ только презрительно улыбался, и сохраняя все свое достоинство, ограничился слдующимъ отвтомъ: «приблизьтесь, необразованная сволочь! приблизьтесь во мн! Возвратить свободу закованнымъ въ цпи, освободить арестантовъ, поднять упавшихъ, помочь нуждающимся, облегчить страдальцевъ, это вы называете грабежомъ на большихъ дорогахъ. О, сволочь! о презрнные люди, недостойные, по своему тупоумію, чтобы небо открыло вамъ сокровища, заключаемыя въ себ странствующимъ рыцарствомъ; васъ слдуеть только заставить понять всю великость преступленія, которое вы совершаете, не умя уважать присутствія, — что я говорю? тни странствующаго рыцаря. Приблизьтесь, невжественные грубіяны, а не слуги правосудія; приблизьтесь вы, грабящіе прохожихъ съ разршенія святой Германдады, и скажите, какой это невжда дерзнулъ подписать приказаніе арестовать такого рыцаря, какъ я? какой это олухъ оказался незнающимъ того, что для рыцарей не существуетъ другихъ судилищъ, другихъ законовъ, кром ихъ собственнаго меча, другаго кодекса, кром ихъ воли и другаго правила, кром совершаемыхъ ими подвиговъ. какой это глупецъ не зналъ, что никакая дворянская грамота не даетъ столько привилегій, никакой титулъ — такой знатности, какія даются рыцарю въ тотъ день, когда его посвятятъ въ рыцари, и онъ начинаетъ тяжелое служеніе свое въ орден рыцарства. Какой рыцарь платилъ когда нибудь десятины, соляныя, винныя, таможенныя, заставныя, городскія или рчныя пошлины? какой портной спрашивалъ у него о фасон платья? какой управитель, принявшій его въ своемъ замк, потребовалъ съ и его денегъ за ночлегъ? Какой король не посадилъ его рядомъ съ собою за столъ? какая двушка не влюбилась въ него и не отдала ему съ рабскою покорностью всхъ своихъ сокровищъ? Наконецъ, какого странствующаго рыцаря видли, видятъ и когда бы то ни было увидятъ, который не съумлъ бы дать четырехсотъ палокъ, четыремстамъ, дерзнувшимъ противиться ему, стрльцамъ.
Глава XLVI
Тмъ временемъ, какъ говорилъ Донъ-Кихотъ, священникъ намекалъ стрльцамъ на то, что рыцарь не въ своемъ ум (стрльцамъ, впрочемъ, не трудно было замтить это по его дйствіямъ и словамъ), а потому они не обязаны исполнить приказанія святой Германдады задержать Донъ-Кихота, потому что, все равно, его пришлось бы отпустить потомъ, какъ полуумнаго. Но стрлецъ, предъявившій приказъ, объявилъ, что не его дло разсуждать — въ своемъ, или не въ своемъ ум Донъ-Кихотъ, что онъ обязавъ только исполнить приказаніе начальства, и что полуумнаго, задержаннаго одинъ разъ, можно триста разъ отпустить потомъ.
«Но только, если вы теперь собираетесь задержать его,» сказалъ священникъ, «такъ я сильно сомнваюсь, чтобы онъ дался вамъ;«и онъ усплъ, наконецъ, словами, а Донъ-Кихотъ своими безумными выходками убдить стрльцовъ, что они были бы безумне самого Донъ-Кихота, еслибъ не поняли, что это за господинъ такой. Стрльцы успокоились, и даже взялись быть посредниками между цирюльникомъ и Санчо, продолжавшими еще спорить, какъ непримиримые враги. Стрльцамъ удалось, наконецъ, если и не вполн помирить тяжущіяся стороны, то, по крайней мр, склонить ихъ на значительныя уступки; противники согласились помняться вьюками, оставивши при себ хомуты. За шлемъ же Мамбрена священникъ усплъ. скрытно онъ Донъ-Кихота, заплатить владльцу его восемь реаловъ; посл чего цирюльникъ формально отказался за себя и за своихъ потомковъ отъ нравъ своихъ на этотъ шлемъ.