— Я не Родригъ Нарваезскій и не маркизъ Мантуанскій, отвчалъ крестьянинъ; а сосдъ вашъ Петръ Алонзо, — вы-же не Мавръ Абендарецъ и не Вальдовиносъ, а всми уважаемый гидальго, синьоръ Кихада.
— Я знаю, кто я, возразилъ Донъ-Кихотъ, и знаю, что могу быть не только тмъ чмъ теперь, но всми двнадцатью перами Франціи и девятью мужами славы, потому что совокупные подвиги ихъ меркнутъ предъ моими.
Въ подобнаго рода разговорахъ, путешественники наши при закат солнца достигли своей деревни. Крестьянинъ, не желавшій показать рыцаря всмъ знакомымъ его въ томъ вид, въ какомъ онъ находился, выждалъ за деревней наступленія ночи и тогда повезъ рыцаря въ его домъ, въ которомъ вс находились въ страшномъ безпокойств, недоумвая: куда скрылся хозяинъ. Тамъ сидли друзья Донъ-Кихота: священникъ и цирюльникъ, слушая его встревоженную экономку, спрашивавшую священника, куда двался, по его мннію, хозяинъ дона? «Вотъ уже шесть дней, говорила она, какъ онъ исчезъ съ конемъ и, какъ кажется, съ копьемъ, щитомъ и своимъ оружіемъ, которыхъ мы нигд не находимъ. Клянусь, всему виною проклятыя рыцарскія книги, которыя онъ читалъ съ утра до вечера. Он перевернули вверхъ дномъ его мозгъ; это также врно, какъ родилась я затмъ, чтобы умереть. Онъ не разъ намекалъ на желаніе свое сдлаться странствующимъ рыцаремъ и пуститься по свту искать приключеній. О, продолжала она, еслибъ сатана унесъ вс эти книги, сведшія съ ума лучшую голову, какую видли въ Ламанч«.
Племянница Донъ-Кихота шла еще дальше. «Знаете, синьоръ Николай», говорила она цирюльнику: «дядя часто, проведши нсколько сутокъ сряду за своими книгами, не помня себя, швырялъ потомъ книгу, обнажалъ мечъ, наносилъ имъ нсколько ударовъ объ стну и, весь изнеможенный, говорилъ, будто убилъ четырехъ великановъ, превосходившихъ ростомъ своимъ вышину четырехъ башень, и что градомъ лившійся съ него потъ, — это кровь, истекавшая изъ ранъ, полученныхъ имъ въ битв. Выпивая посл того огромный стаканъ холодной воды, онъ уврялъ, будто пьетъ драгоцнный напитокъ, принесенный ему его другомъ волшебникомъ. О, я несчастная», продолжала племянница, «я молчала тогда изъ страха, чтобы дядю моего не сочли полуумнымъ, и теперь вижу, что стала виновницей его несчастія, не сказавши никому ни слова въ то время, когда горю можно было пособить, сжегши вс его книги, заслужившія эту участь столько же, какъ книги еретиковъ».
«Ваша правда», отвчалъ священникъ, «и не позже какъ завтра надъ ними свершатъ строгій судъ; он погубили лучшаго моего друга, но впередъ, клянусь, он не погубятъ ужь никого Послднія слова были сказаны такъ громко, что ихъ услышалъ подъзжавшій, въ это время, къ своему дому, Донъ-Кихотъ въ сопровожденіи крестьянина, который, ни мало не сомнваясь въ помшательств своего сосда, кричалъ во все горло: «отоприте маркизу мантуанскому и синьору Вальдовиносу, возвращающемуся тяжело раненымъ! Отоприте мавру Абендарецу, плненному мужественнымъ алькадомъ антекверскимъ, Родригомъ Нарваезскимъ». Въ туже минуту двери растворились и священникъ съ цирюльникомъ, завидвъ своего друга, племянница — дядю, а экономка — хозяина, бросились обнимать его. «Остановитесь», холодно отвчалъ имъ Донъ-Кихотъ, чувствовавшій себя не въ силахъ сойти съ осла. «Я раненъ, по вин моего коня; уложите меня въ постель и позовите мудрую Урганду перевязать мои раны».
«Не моя-ли правда», воскликнула экономка, «не отгадала-ли я, на какую ногу хромаетъ мой господинъ? Идите, идите», говорила она Донъ-Кихоту, «и оставьте въ поко всевозможныхъ Ургандъ; мы васъ перевяжемъ и безъ нихъ. Да будутъ прокляты книги, доведшія васъ до такого положенія!» Рыцаря уложили въ постель, и когда окружавшіе его начали искать и не находили на немъ ранъ, онъ сказалъ: «я не раненъ, а только измятъ по вин моего коня, споткнувшимся подо мной въ ту минуту, когда я сражался съ десятью свирпйшими и чудовищнйшими великанами въ мір«.
— Вонъ оно, замтилъ священникъ, великаны ужь выступили на сцену. Но клянусь моимъ святымъ патрономъ, завтра, до захода солнца, я уничтожу ихъ всхъ.
Друзья и домашнія закидали Донъ-Кихота множествомъ вопросовъ, на которые онъ отвчалъ просьбой дать пость и не мшать ему спать, крайне нуждаясь въ томъ и другомъ. Поспшивъ исполнить его желаніе, священникъ обратился затмъ съ распросами въ знакомому намъ крестьянину, который съ малйшими подробностями разсказалъ, какъ встртилъ онъ лежавшаго поперегъ дороги Донъ-Кихота и послдовавшее затмъ путешествіе его на осл. Разсказъ этотъ побудилъ священника поспшить приведеніемъ въ исполненіе задуманнаго имъ предпріятія, и съ этимъ намреніемъ онъ на другой день отправился вмст съ цирюльникомъ къ Донъ-Кихоту.
Глава VI