Мы оставили славнаго Донъ-Кихота и мужественнаго бискайца съ поднятыми и обнаженными мечами, готовыхъ поразить другъ друга такими ударами, что они пронзили бы насквозь и какъ гранату перервали бы на двое разъяренныхъ противниковъ, еслибъ безпрепятственно обрушились на нихъ. Но на этомъ мст, прерывается, какъ мы уже сказали, исторіи дяній нашего рыцаря, и историкъ ничего не говоритъ, что случилось потомъ. Это крайне огорчило меня, и удовольствіе, испытанное при чтеніи прекрасной книги уступило мсто досад, когда я подумалъ, какъ мало могъ я разсчитывать, чтобы мн удалось отыскать продолженіе этого замчательнаго разсказа. Мн казалось однако невозможнымъ, чтобы такой славный рыцарь, какъ Донъ-Кихотъ, не нашелъ мудреца, который повдалъ-бы міру о его неслыханныхъ длахъ; я не могъ врить, чтобы онъ оказался лишеннымъ той чести, которой удостоились Платиръ и ему подобные странствующіе рыцари, имвшіе по одному и даже по два историка, оставившихъ намъ сказанія не только о подвигахъ и дяніяхъ этихъ рыцарей, но даже о самыхъ сокровенныхъ помыслахъ ихъ, не стоющихъ, по видимому, никакого вниманія. Повторяю, я не могъ примириться съ мыслію, что эта чудесная исторія осталась не доконченной, и одно только всесокрушающее время, думалъ я, могло уничтожить или погрести ее въ пыли какого нибудь архива. Съ другой стороны, я говорилъ себ, если въ числ книгъ нашлись такія не старыя сочиненія, какъ генаресскія нимфы,
или лекарство отъ ревности, то ясно, что исторія его принадлежитъ не къ запамятнымъ временамъ, и что если она даже не написана, то, во всякомъ случа, должна бы жить еще въ памяти людей его околодка. Мысль эта не давала мн покоя. Я томился желаніемъ узнать дальнйшія похожденія нашего безсмертнаго испанца Донъ-Кихота, этого ослпительнаго свтила ламанчскаго, этого дивнаго мужа, который, въ жалкій нашъ вкъ, ршился воскресить странствующее рыцарство, посвятить жизнь свою преслдованію зла, защит вдовъ и покровительству несчастныхъ двъ, странствовавшихъ, на своихъ коняхъ, съ хлыстомъ въ рук и съ тяжестью всего своего цломудрія на плечахъ, до горамъ и доламъ, такъ беззаботно, что если даже он избавлялись отъ преступныхъ покушеній какого-нибудь безмрнаго великана или невжи рыцаря то посл восьмидесятилтнихъ странствованій по блому свту, впродолженіи которыхъ умудрялись ни разу не ночевать подъ кровлей своего дома, он сходили во гробъ столь-же невинными, какъ и ихъ матери. Какъ въ этомъ, такъ и во многихъ другихъ отношеніяхъ рыцарь Донъ-Кихотъ достоинъ вковчныхъ похвалъ, часть ихъ должна бы принадлежать и мн за т неусыпныя старанія, которыя я прилагалъ къ отысканію и изданію въ свтъ конца этой исторіи. Конечно, еслибъ не счастливый случай, вс мои старанія не послужили-бы ни къ чему, и мы лишились бы того удовольствія, которое можемъ испытывать часа два, употребленные на прочтеніе этойг иииги. Гуляя однажды, по алканской улиц, въ Толедо, я увидлъ мальчика, продававшаго старыя рукописи и шолковые лохмотья. Такъ какъ я съ малолтства страшно любилъ читать все, даже валявшіяся на улиц бумажки, поэтому, слдуя своему природному влеченію, я взялъ изъ рукъ мальчика одну тетрадь, оказавшуюся арабской рукописью. Не зная арабскаго языка, я оглянулся вокругъ себя, въ надежд увидть гд нибудь объиспанившагося мориска, который бы могъ прочесть и перевести мн эту рукопись. За переводчикомъ дло не стало въ такомъ город, гд можно найти знатоковъ не только арабскаго, но и другаго, боле святаго и древняго языка. Объяснивъ мориску въ чемъ дло, я передахъ ему тетрадь, и не усплъ онъ прочесть нсколькихъ строкъ, какъ принялся громко хохотать. На вопросъ мой, чему онъ смется? онъ отвчалъ, что его разсмшила одна выноска на поляхъ этой рукописи. Я попросилъ перевести ее, и онъ, продолжая смяться, прочелъ слдующее: эта, такъ часто упоминаемая здсь Дульцинея Тобозская была, какъ говорятъ, извстной во всемъ Ламанч мастерицей солить поросятъ. Услышавъ имя Дульцинеи, я онмлъ отъ удивленія; мн тотчасъ же вообразилось, что рукопись эта ничто иное, какъ исторія Донъ-Кихота. Я попросилъ мориска прочесть заглавіе тетради, и оказалось, что это дйствительно исторія Донъ-Кихота Ламанчскаго, написанная арабскимъ историкомъ Сидъ Гамедомъ Бененгели. Какъ описать восторгъ мой при этомъ извстіи? Съ трудомъ скрывая его, я вырвалъ рукопись изъ рукъ мальчика и купилъ у него за полъ-реаха вс его тетради. Конечно, еслибъ онъ могъ угадать какъ мн нужны он, то могъ бы смло накинуть на проданный имъ товаръ съ полдюжины реаловъ лишку. Отведя въ сторону мориска, и оставшись съ нимъ за стною городскаго собора, я просилъ его перевести мн на испанскій языкъ пріобртенныя иною рукописи, или по крайней мр т изъ нихъ, которыя содержатъ въ себ исторію Донъ-Кихота, ничего не выбрасывая изъ нихъ и не прибавляя, предлагая ему заплатить впередъ, сколько онъ потребуетъ. Онъ удовольствовался пудомъ съ небольшимъ изюму и четырьмя четверками пшеницы, общая мн скоро и точно перевести вс эти рукописи. Чтобы не выпустить какъ-нибудь изъ рукъ такого прекраснаго случая и вмст ускорить дло, я привелъ мориска къ себ на квартиру, гд онъ въ шесть недль окончилъ весь переводъ, совершенно въ томъ вид, въ какомъ онъ теперь появляется въ свтъ.