Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

— Какого-жъ чорта вы молчали до сихъ поръ, громко сказалъ Донъ-Кихотъ. Въ туже минуту онъ кликнулъ Санчо, который не поторопился однако бжать на зовъ своего господина, занявшись разгрузкой монашескихъ муловъ, тащившихъ на себ много лакомой, по части състнаго, поживы. Устроивъ изъ своего кафтана родъ котомки, и нагрузивъ ее до краевъ разными яствами, онъ побжалъ наконецъ къ Донъ-Кихоту и помогъ ему вытащить бакалавра изъ подъ его мула. Потомъ они совокупными силами усадили несчастнаго, на этого самаго мула, отдали ему факелъ, и герой нашъ предложилъ бакалавру отправиться вслдъ за своими спутниками, и попросить у монаховъ, отъ имени рыцаря — извиненія въ невольномъ со стороны его оскорбленіи святыхъ отцовъ. Санчо отъ себя добавилъ, что если святые отцы пожелаютъ узнать, это такъ мужественно разогналъ ихъ, то пусть бакалавръ передастъ имъ, что это знаменитый Донъ-Кихотъ Ламанчскій или Рыцарь Печальнаго Образа.

Когда бакалавръ ухалъ, Донъ-Кихотъ спросилъ Санчо; съ какой стати онъ назвалъ его рыцаремъ печальнаго образа?

— Съ такой, отвчалъ Санчо, что случайно взглянувъ на васъ, при свт факела этого хромаго бдняка, мн показалось, что я никогда еще не видлъ васъ такимъ жалкимъ и несчастнымъ. Причиною тому, вроятно, бдствія и побои, претерпнныя нами въ послднее время, а также потеря вами зубовъ.

— Нтъ, Санчо, это не то, замтилъ Донъ-Кихотъ, но мудрецъ, которому суждено написать исторію моихъ длъ, нашелъ необходимымъ датъ мн какое-нибудь особенное прозвище, подобно другимъ рыцарямъ минувшихъ временъ. Такъ намъ извстны рыцари; Пылающаго Меча, Единорога, Двъ, Феника, Грифа, Смерти и многіе другіе; — названія, подъ которыми рыцари пріобрли себ всесвтную извстность. Потому, Санчо, я полагаю, что будущій историкъ мой самъ вложилъ теб въ уста это прозвище рыцаря печальнаго образа, которое я и принимаю отнын, и намренъ при первомъ удобномъ случа нарисовать на щит своемъ какую-нибудь печальную и мрачную фигуру.

— Да это значило бы даромъ деньги бросать, замтилъ Санчо. Къ чему рисовать какія-то фигуры, когда вамъ довольно показать свою собственную, чтобы безъ помощи всякихъ щитовъ и образовъ васъ признали за самаго истиннаго рыцаря печальнаго образа. Я говорю это, не шутя; — должно быть съ голоду, да еще отъ потери нсколькихъ зубовъ, образъ вашъ, клянусь Богомъ, стажъ удивительно печальный.

Донъ-Кихотъ улыбнулся словамъ своего оруженосца, но тмъ не мене ршился не отказываться ни отъ новаго прозвища, ни отъ намренія разрисовать свой щитъ. Не много спустя, онъ сказалъ: «Санчо! знаешь ли ты, что я долженъ быть отлученъ отъ церкви за то, что поднялъ руку на духовное лицо, хотя, правду говоря, я поднялъ не руку, а копье, и никогда въ жизни не намревался оскорблять монаховъ и кощунствовать надъ святыней, которой, какъ истинный христіанинъ-католикъ, я всегда воздавалъ должное уваженіе. А впрочемъ, я тоже помню, что хотя рыцарь Сидъ Руи Діазъ опрокинулъ сидніе посла одного извстнаго короля, въ глазахъ его святйшества папы, и папа отлучилъ за это дерзкаго отъ церкви, тмъ не мене рыцарь все таки поступилъ, въ этомъ случа, какъ повелвали ему долгъ и честь.» Сказавши это, Донъ-Кихотъ пожелалъ узнать дйствительно ли на носилкахъ лежалъ человческій трупъ, и что съ нимъ сталось? Но Санчо не согласился на это.

«Ваша милость», сказалъ онъ Донъ-Кихоту, «благодарите Бога, что это приключеніе такъ легко сошло вамъ съ рукъ. Къ чему дразнить чорта? Вдь вс эти господа, хотя разогнанные и побитые вами, могутъ собраться, одуматься и увидть, что ихъ разогналъ всего одинъ человкъ. Съ досады и стыда они пожалуй хватятся за насъ и зададутъ намъ, въ свою очередь трепку. Уберемся-ка лучше отсюда по добру по здорову. Провизія теперь у насъ есть, аппетитъ тоже, гора недалеко, вспомнимъ же эту пословицу: «пусть мертвый отправляется въ могилу, а живой на пажити», и подемъ дальше. Съ послднимъ словомъ, взявъ за узду осла, онъ двинулся впередъ, пригласивъ слдовать за собою Донъ-Кихота, который послушался своего оруженосца, сознавая, что онъ совершенно правъ. Миновавъ дорогу, пролегавшую между двумя косогорами, наши искатели приключеній выхали на обширный и свжій лугъ, гд они и расположились отдохнуть. Санчо разгрузилъ своего осла, посл чего слуга и господинъ, усвшись на трав, принялись съ чуднымъ аппетитомъ завтракать, обдать, полдничать и ужинать въ одно время. Теперь у нихъ всего было вдоволь, благодаря разогнаннымъ ими монахамъ, сопровождавшимъ въ Сеговію покойника. Монахи, намъ извстно, рдко забываютъ о земныхъ нуждахъ, поэтому неудивительно, если мулы ихъ оказались нагруженными всяческими припасами. Но увы, утоливъ голодъ, рыцарь и оруженосецъ не знали чмъ утолить имъ жажду. Чувствуя однако, что лугъ, на которомъ они расположились, переполненъ росою, Санчо обратился къ своему господину съ этими словами:

Глава XX