Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

— Онъ приговоренъ за десять лтъ работать за галерахъ, что значитъ больше чмъ гражданская смерть, отвчалъ конвойный. Говорить о немъ долго нечего, достаточно вамъ будетъ узнать, что это знаменитый Гинесъ Пассамонтъ, иначе называемый Гинезилъ Парапильскій…..

— Потише, потише, господинъ комиссаръ, перебилъ каторжникъ, не забавляйтесь перековеркованіемъ чужихъ именъ и прозвищъ. Зовутъ меня Гинесъ, а не Гинезилъ, фамилія моя Пассамонтъ, а не Параполла, какъ вы толкуете. Пусть каждый, поочередно, самъ себя оглядываетъ, это право будетъ не дурно..

— Молчите, господинъ наибольшой негодяй, если вамъ неугодно, чтобы я попросилъ плечи ваши заставить васъ замолчать, отвчалъ конвойный.

— Человкъ живетъ какъ Господу Богу угодно, возразилъ каторжникъ, и пока скажу я вамъ только, что быть можетъ, когда-нибудь, кто-нибудь узнаетъ какъ меня зовутъ.

— Разв не такъ тебя зовутъ, сволочь! крикнулъ конвойный.

— Такъ-такъ, отвчалъ каторжникъ, а можетъ быть будетъ и такъ, что звать меня станутъ не такъ; или я вырву себ зубами бороду. Господинъ рыцарь, продолжалъ онъ: если вы имете что дать намъ, такъ давайте, да и проваливайте, а то надоли ужь вы вашими разспросами. Коли хотите узнать кое-что обо мн, такъ скажу я вамъ, что зовутъ меня Гинесъ Пассамонтъ, и что исторія моя написана пятью моими пальцами.

— Это правда, замтилъ комиссаръ; онъ дйствительно самъ написалъ свою жизнь такъ, что ужъ лучше нельзя написать; и заложилъ ее въ тюрьм за двсти реаловъ.

— И выкуплю ее, прервалъ Гинесъ, хотя бы она была заложена за двсти золотыхъ.

— Разв она такъ хороша? спросилъ Донъ-Кихотъ.

— Да тамъ хороша, возразилъ каторжникъ, что заткнетъ за поясъ Лазариллу Тормескаго и вс книги въ этомъ род. Въ ней написана одна только правда, да такая милая, что чище всякой лжи.

— А какъ она подъ заглавіемъ? спросилъ Донъ-Кихотъ.

— Жизнь Гинеса Пассамонта, отвтилъ авторъ.

— Окончена она? продолжалъ спрашивать Донъ-Кихотъ.

— Какъ могъ я окончить ее, когда я самъ еще не окончился, отвчалъ тотъ же господинъ. Въ ней описано все со дня моего рожденія, до того времени когда меня въ послдній разъ присудили теперь въ каторгу.

— Такъ ты бывалъ уже такъ? сказалъ Донъ-Кихотъ.

— Служилъ ужь я такъ четыре года Богу и королю, отвтилъ Гинесъ; испробовалъ я и сухарей и бычачьихъ нервъ; и правду сказать не слишкомъ кручинюсь, что приходится мн побывать такъ еще разъ, потому что буду имть, по крайней мр, время докончить свою книгу. Мн еще предстоитъ иного хорошаго сказать, а на испанскихъ галерахъ, слава Богу, свободнаго времени больше, чмъ мн нужно; тмъ боле, что обдумывать мн ничего не осталось, я наизусть все знаю, что буду писать.

— Ты, право, не глупъ, сказалъ ему Донъ-Кихотъ.

— Это то и бда моя, замтилъ Гинесъ, потому что только дуракамъ везетъ на свт.

— Занимайся-ка по прежнему плутнями, вмшался коммисаръ.

— Кажется ужь докладывалъ я вамъ, господинъ коммисаръ, чтобы вы изволили говорить повжливе, отвчалъ арестантъ. Позвольте еще вамъ доложить, что вашу черную розгу начальство дало вамъ вовсе не для того, чтобы угнетать этихъ несчастныхъ, которыхъ вы сопровождаете, а, какъ мн кажется, для того, чтобы вы ихъ отвели куда велитъ его величество. Если нтъ, то жизнью… впрочемъ, довольно. Всякія пятна могутъ когда-нибудь попасть въ щелокъ, и пусть каждый молчитъ, — здорово живетъ и отправляется своей дорогой, какъ и намъ пора это сдлать, потому что мы ужь довольно намололи здсь всякаго вздору.