Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

— Ты трусъ, Санчо, и больше ничего, сказалъ Донъ-Кихотъ, но чтобы ты не сказалъ, что я упрямъ и никогда не слдую твоимъ совтамъ, поэтому я послушаюсь тебя, но только съ однимъ условіемъ, что никогда, живой или мертвый, ты не скажешь никому, будто я удалился отъ грозившей намъ опасности изъ страха, но что сдлалъ это, единственно, во исполненіе твоихъ просьбъ. Если ты скажешь противное, ты солжешь, и я, отнын на всегда, и отъ всегда до нын, бросаю теб въ лицо эту ложь, и не перестану повторять, что ты лжешь, и будешь лгать, пока будешь утверждать что-нибудь подобное. И не возражай мн на это, потому что при одной мысли, будто я ухожу изъ страха отъ опасности, въ особенности отъ ныншней, что во мн явилась хоть тнь испуга, меня беретъ охота остаться здсь, и ожидать одному не только святую Германдаду, или то братство, которое ужасаетъ тебя, но даже братьевъ двнадцати колнъ Израиля и семь братьевъ Макавевъ и близнецовъ Кастора и Полукса и всевозможныхъ братій съ ихъ братствами.

— Господинъ мой, отвчалъ Санчо, удаляться — не значитъ убгать, и не особенная въ томъ мудрость ожидать опасность, превосходящую всякія силы и всякую возможность оттолкнуть ее; гораздо умне беречь себя сегодня на завтра, и не заключать всего себя въ одинъ день. И право, ваша милость, мое глупое, холопское разумніе понимаетъ немного какъ человку слдуетъ распорядиться собой. Не раскаивайтесь же въ томъ, что думаете послдовать моему совту, а поскоре валзайте на Россинанта, если это подъ силу вамъ, если же нтъ, я вамъ помогу, я не долго думая, позжайте за мной: право сердце говоритъ мн, что теперь ноги намъ нужне рукъ.

Донъ-Кихотъ послдовалъ совту своего оруженосца, взлзъ ни говоря ни слова на своего коня, и предшествуемый на осл Санчо, направился въ тснины Сіерры Морены, отъ которыхъ они были не далеко. Санчо намревался прохать сквозь всю цпь этихъ горъ и выхать въ Вазо или въ Альнодоваръ-дель-Кампо, укрываясь нсколько дней въ горныхъ пустыняхъ отъ поисковъ святой Германдады, въ случа, еслибъ она пустилась розыскивать ихъ. Онъ тмъ охотне отправлялся теперь въ горы, что котомка его, наполненная състнымъ, избгла рукъ грабителей, — счастіе, которое онъ считалъ ршительнымъ чудомъ, судя потому, какъ неистово освобожденная братія грабила все, что попадалось ей подъ руку и приходилось по вкусу.

Въ туже ночь наши искатели приключеній забрались въ самую глубь Сіерры Морены. Санчо ршился остановиться здсь, чтобы перевести духъ и даже отдохнуть нсколько дней, по крайней мр, на сколько хватитъ у него провизіи. Рыцарь и оруженосецъ расположились на ночлегъ между двумя скалами и множествомъ голыхъ пней. На бду ихъ судьба, на скрижаляхъ которой, по ученію неврныхъ, заране предначертано чему случиться здсь, привела славнаго вора Гинеса Пассамонта, освобожденнаго отъ каторги безуміемъ и доблестью Донъ-Кихота, и не безъ причины страшившагося теперь преслдованія святой Германдады на то самое мсто, на которомъ расположились ночевать Санчо и Донъ-Кихотъ. Пройдоха узналъ ихъ въ туже минуту и ршился обождать, пока они мирно заснутъ себ. И такъ какъ негодяи всегда неблагодарны, такъ какъ на свтъ ихъ рождаетъ нужда, и настоящее закрываетъ предъ ними будущее, то и не мудрено, если Гинесъ, у котораго благодарности было столько же, сколько благородства, ршился украсть у Санчо осла, не заботясь о Россинант, показавшемся ему такою дрянью, которую ни продать, ни заложить. Дождавшись минуты, когда Санчо захраплъ, славный этотъ воръ увелъ его осла, и прежде чмъ занялась заря, его уже и слдъ простылъ, — поминай какъ звали.

Взошла заря, возрадовалась земля и опечалился Санчо. Не находя нигд своего милаго осла, онъ принялся такъ громко и горько вопить, что разбудилъ Донъ-Кихота, услышавшаго какъ несчастный оруженосецъ его, хныкая, приговаривалъ: «о сынъ моего сердца, рожденный въ моемъ собственномъ дом, забава дтей моихъ, услада жены, зависть сосдей, помощникъ въ трудахъ моихъ и кормилецъ цлой половины моей, потому что заработываемыми тобою двадцатью шестью мараведисами ты покрывалъ на половину мои расходы». Донъ-Кихотъ, видя рыдающаго Санчо, и узнавъ причину его гора, принялся утшать его чмъ могъ и общалъ дать ему письмо на полученіе трехъ ослятъ изъ пяти, оставленныхъ имъ въ своей конюшн. Это нсколько утшило Санчо, осушило его слезы, утишило стенанія, и онъ поспшилъ поблагодарить своего господина за великую милость его.