— Судя по началу, это, должно быть, какое-то любовное письмо, отвтилъ Донъ-Кихотъ.
— Потрудитесь, ваша милость, громко прочитать его, сказалъ Санчо, потому что, страхъ какъ люблю я эти любовныя писанія.
— Изволь, отвтилъ Донъ-Кихотъ, и вслдъ за тмъ громко прочелъ:
«Твоя измна и мое несчастіе заставляютъ меня удалиться въ такое мсто, откуда слухъ твой поразитъ скоре всть о моей кончин, нежели мое проклятіе. Неблагодарная! ты предпочла мн человка, обладающаго большимъ, но не большаго, чмъ я. Если-бы благородство чувствъ считалось здсь богатствомъ, тогда я не завидовалъ-бы чужому счастію, и не оплакивалъ-бы погибшаго моего. Очарованіе, производимое твоей красотой, затмвается твоими поступками. Прельщенный красотой, — я видлъ въ теб ангела небеснаго, въ твоихъ поступкахъ — узналъ въ теб женщину. Но живи себ въ мир ты, вызывающая меня на брань; дай Богъ, чтобы никогда не раскрылся коварный обманъ твоего мужа, и теб не пришлось раскаиваться въ твоемъ поступк, или страшиться моего удара въ отмщеніе за то, чего ужь я не ищу».
— Изъ этого письма мы узнали еще меньше, чмъ изъ стиховъ, замтилъ Донъ-Кихотъ. Ясно только, что это писалъ какой-то отверженный влюбленный.
Принявшись за тмъ перелистывать весь альбомъ, онъ нашелъ въ немъ нсколько другихъ стиховъ и писемъ, частію перечеркнутыхъ, частію совершенно ясныхъ. Но во всхъ ихъ встрчались только проклятія, жалобы, упреки, удовольствія, огорченія, отказы и ласки, и все это воспвалось, восхвалялось и проклиналось.
Тмъ времененъ, какъ Донъ-Кихотъ разсматривалъ альбомъ, Санчо разсматривалъ чемоданъ и подушку, обшаривши въ нихъ вс уголки, вс складки, распоровъ вс швы, разглядвъ и ошупавъ всякій кусокъ ваты, словомъ, не оставивъ безъ тщательнаго разсмотрнія ничего; такъ разожгли его любопытство, найденные имъ червонцы, число которыхъ превышало сотню. И хотя онъ не нашелъ ничего больше ни въ чемодан, ни въ подушк, тмъ не мене примирился теперь и съ памятнымъ для него одяломъ; и съ фіербрасовскимъ бальзамомъ, и съ дубинами и кулаками погонщиковъ муловъ, и съ похищеніемъ котомки, и съ кражей кафтана, и съ голодомъ, жаждой, трудами, словомъ ршительно со всмъ, что привелось ему испытать за служб у своего добраго господина. Найденные имъ червонцы съ лихвой вознаграждали его за вс испытанныя имъ потери и лишенія.
Рыцарю печальнаго образа, между тмъ, ужасно хотлось узнать, это бы такой могъ быть хозяиномъ найденнаго имъ чемодана; заключая по деньгамъ, блью, стихамъ и письмамъ, что это должно быть какой-нибудь влюбленный, знатной фамиліи, доведенный до отчаянья измной своей возлюбленной. Но такъ какъ въ этомъ суровомъ и пустынномъ мст, трудно было собрать какія-нибудь свднія на этотъ счетъ, поэтому онъ ршился хать дальше, предоставляя выборъ пути воли Россинанта, выглядывавшаго, гд ему можно поставить безопасно одну ногу впереди другой. Рыцарю все мерещилось, что среди этихъ горъ, покрытыхъ хворостникомъ, его ожидаетъ какое-нибудь удивительное приключеніе. Погруженный въ эти мысли, онъ нечаянно увидлъ между кустарниками человка, пробиравшагося съ необычайной легкостью съ холма на холмъ. Онъ казался полунагимъ, съ черной всклоченной бородой, длинными, безпорядочно раскинутыми волосами, съ обнаженной головой и голыми ногами. Правда, на бедрахъ его висли какіе-то желтые бархатные штаны, но такіе порванные, что они открывали тло въ нсколькихъ мстахъ. Хотя двигался онъ чуть не съ быстротою молніи, тмъ не мене рыцарь печальнаго образа отлично разсмотрлъ фигуру и нарядъ его, и хотлъ, во что бы то не стало, послдовать за нимъ, но не Россинанту-же было пробираться сквозь окружавшіе его камни и хворостникъ, къ тому-же онъ и вообще-то двигался куда какъ не быстро. Донъ-Кихоту показалось, что незнакомецъ этотъ долженъ быть хозяинъ потеряннаго чемодана, и онъ ршился всюду искать его, хотя-бы для этого ему пришлось цлый годъ разъзжать по горамъ. Приказавъ Санчо обогнуть гору съ одной стороны, самъ онъ ршился слдовать по другой, надясь помощью этого маневра поймать незнакомца, такъ быстро скрывшагося у него изъ виду.
— Не могу я этого сдлать, отвчалъ Санчо, потому что какъ только я покидаю вашу милость, такъ передъ главами у меня начинаютъ мерещиться тысячи привидній, и, съ перепугу, просто душа въ пятки уходитъ. И это я вамъ говорю разъ на всегда, ваша милость, не удаляйте вы меня отъ себя.
— Согласенъ, отвчалъ рыцарь печальнаго образа, и восхищенъ тмъ, что питаешь такое довріе къ моему мужеству, на которое ты всегда можешь расчитывать, даже въ ту минуту, когда тло твое не могло бы расчитывать на свою душу. Ступай же позади меня шагъ за шагомъ, или какъ теб будетъ удобне, и обрати глаза свои въ фонари. Мы объденъ кругомъ эту гору и, быть можетъ, настигнемъ этого, только что мелькнувшаго передъ нами человка; ему, вроятно, принадлежитъ сдланная нами находка.