Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Донъ-Кихотъ, сказавшій передъ тмъ пастуху, какъ быстро скрылся отъ него въ хворостник странный незнакомецъ, чрезвычайно удивленъ былъ тмъ, что услышалъ о немъ. Чувствуя все боле и боле возраставшее желаніе узнать, кто былъ этотъ таинственный человкъ, онъ ршился послдовать своему первому внушенію и искать незнакомца въ горахъ, ршительно везд, не оставляя безъ осмотра ни одной трещины и ни одной пещеры. Но судьба устроила дло лучше, чмъ онъ ожидалъ, потому что въ эту самую минуту, таинственный незнакомецъ показался въ горномъ проход, выходившемъ вамъ разъ на тотъ лугъ, на которомъ находился теперь Донъ-Кихотъ. Несчастный подвигался впередъ, бормоча что-то такое, чего нельзя было разобрать и вблизи. Нарядъ его былъ таковъ, какъ мы уже описали, только когда онъ былъ уже очень близко отъ Донъ-Кихота, послдній разсмотрлъ на плечахъ его слды камзола, висвшаго теперь въ лохмотьяхъ и, какъ видно было, сдланнаго изъ дорогой душистой замши; вещь, ясно показывавшая, что господинъ этотъ принадлежалъ къ весьма порядочному обществу. Приблизившись къ рыцарю, онъ поздоровался съ нимъ очень вжливо, но какимъ то глухимъ, отрывистымъ голосомъ. Донъ-Кихотъ, съ своей стороны, чрезвычайно вжливо раскланялся съ нимъ, сошелъ съ коня, приблизился къ незнакомцу и горячо обнявъ его, продержалъ такъ нсколько минутъ, прижавши къ своей груди, точно встртилъ въ немъ стараго друга посл долгой разлуки. Незнакомецъ, котораго мы могли бы смло назвать оборванцемъ жалкаго образа, подобно тому, какъ Донъ-Кихотъ назывался рыцаремъ печальнаго образа, освободясь наконецъ изъ объятій рыцаря и положивъ на плечи ему свои руки, стадъ пристально осматривать, какъ-бы желая узнать его; удивленный, быть можетъ, костюмомъ, оружіемъ и всею фигурою Донъ-Кихота еще боле, чмъ Донъ-Кихотъ — оборванной и несчастной фигурой незнакомца. Посл нсколькихъ минутъ молчанія, несчастный пустынникъ заговорилъ первый, что именно, это мы увидимъ въ слдующей глав.

Глава XXIV

Исторія передаетъ, что Донъ-Кихотъ съ чрезвычайнымъ любопытствомъ слушалъ несчастнаго рыцаря горъ, который между прочимъ сказалъ ему: «милостивый государь, это бы вы ни были, потому что, правду сказать, я васъ вовсе не знаю, я тмъ не мене очень благодаренъ вамъ за принятое вами во мн участіе, и желалъ бы отблагодарить васъ за него не однимъ только желаніемъ.»

«Я намренъ только служить вамъ чмъ могу,» отвчалъ Донъ-Кихотъ, «и желаніе это такъ сильно во мн, что я ршился было не покидать этихъ горъ, пока не открою и не узнаю отъ васъ самихъ: можно ли чмъ-нибудь помочь вашему горю, о которомъ краснорчиво говоритъ теперешній вашъ образъ жизни? И если ваше несчастіе изъ тхъ, для которыхъ не существуетъ утшеній, то я готовъ хоть немного облегчить ваше горе, присоединяя къ слезамъ вашимъ мои, потому что имть вблизи себя брата, сочувствующаго вашему несчастію, значитъ до нкоторой степени ослабить его. И если вы сколько-нибудь довряете моимъ намреніямъ, то заклинаю васъ именемъ того, кого вы любили, или любите больше всего за свт, откройте мн: что заставило васъ жить здсь, какъ звря пустыни? клянусь,» продолжалъ Донъ-Кихотъ, «моимъ рыцарскимъ орденомъ, въ который, хотя и гршникъ, я удостоился вступить, клянусь моимъ званіемъ странствующаго рыцаря, что если вы согласитесь довриться мн, то я буду отнын самый пламенный, самый преданный слуга вашъ, и не перестану заботиться о томъ, чтобы уврачевать ваше горе, или, если это невозможно, оплакивать его вмст съ вами.»

Пока говорилъ рыцарь печальнаго образа, рыцарь лса только оглядывалъ его съ головы до ногъ, и наконецъ наглядвшись, какъ видно, вдоволь, сказалъ, обращаясь къ окружавшимъ его лицамъ: «дайте мн, ради Бога, если есть у васъ, чего-нибудь пость; когда я закушу, тогда въ благодарность за принимаемое во мн участіе, я сдлаю и скажу все, что хотите.» Въ ту же минуту Санчо и пастухъ достали изъ своихъ котомокъ все, что нужно было для утоленія голода несчастнаго скитальца, который кинулся на пищу, намъ зврю подобный дикарь, и принялся пожирать ее съ такимъ остервененіемъ, что казалось, будто онъ только глоталъ, а не лъ. Во все это время и самъ онъ и вс окружавшіе его хранили глубокое молчаніе. Но уничтоживши все, чмъ его угостили, оборванный незнакомецъ, знакомъ пригласилъ все общество слдовать за нимъ, и привелъ его на свжій, зеленый лугъ, разстилавшійся у подошвы одной скалы. Здсь, по прежнему, не говоря ни слова, онъ легъ на траву, окружавшее его общество послдовало его примру, и вс молчали, пока наконецъ не заговорилъ, устроившись на своемъ мст, таинственный скиталецъ.

«Господа,» сказалъ онъ, «если вамъ угодно, чтобы я въ немногихъ словахъ разсказалъ вамъ вс мои великія несчастія, то общайте не прерывать меня ни словомъ, ни движеніемъ, потому что въ ту минуту, какъ вы меня прервете, прервется и разсказъ мой.»

Это вступленіе невольно напомнило Донъ-Кихоту недавнюю сказку Санчо, оставшуюся неоконченной, благодаря ошибк въ счет перевозимыхъ черезъ рчку козъ.