Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

«Да», отвѣчалъ я, «мы»; во пока я собирался сказать ему: кто мы, откуда и т. д. одинъ изъ христіанъ, возвратившихся вмѣстѣ съ нами, узнавши заговорившаго съ нами всадника, воскликнулъ: «благодареніе Богу, приведшему насъ къ такой хорошей пристани! Мы находимся, если я не ошибаюсь, въ Велецъ-Малагѣ, и если долгая неволя не ослабила моей памяти, то я узнаю въ васъ дядю моего Педро-Бустаменто». Услышавъ это, всадникъ поспѣшно соскочилъ съ коня и горячо обнялъ своего племянника.

— Я узнаю тебя, воскликнулъ онъ, мой дорогой племянникъ! Я думалъ, что тебя нѣтъ ужь на свѣтѣ! и мать и сестра твоя не надѣялись больше увидѣть тебя. Но Богъ сохранилъ тебя для той радости, которую доставитъ имъ теперь встрѣча съ сыномъ и братомъ. Мы знали, что ты въ Алжирѣ, и судя по платью твоихъ товармщей, я угадываю, что, вѣроятно, вы, какимъ-нибудь чудомъ, возвратили себѣ свободу.

— Да, да, сказалъ молодой человѣкъ, я разскажу вамъ потомъ подробно всѣ наши приключенія.

Узнавши, что мы возвратившіеся изъ неволи христіане, всадники слѣзли съ коней и предложили намъ доѣхать до Велецъ-Малаги; — мы были въ полутора миляхъ отъ нее. Насъ спросили, гдѣ мы оставили шлюбку, и нѣсколько всадниковъ отправились на берегъ, чтобы отвезти ее въ городъ. Остальные заставили насъ сѣсть верхомъ на коней, и Зораида помѣстилась на конѣ дяди нашего товарища. Весь городъ вышелъ насъ встрѣтить, узнавши о нашемъ прибытіи отъ одного изъ опередившихъ насъ всадникомъ. Зрѣлище освобожденныхъ изъ неволи христіанъ, никого не удивило тамъ, какъ не удивило бы и зрѣлище плѣнныхъ мавровъ; въ Велецъ-Малагѣ подобныя событія не новость; но красота Зораиды, сіявшая тогда въ полномъ блескѣ, поразила всѣхъ. Усталость послѣ трудной дороги и радость, наполнившая ее, когда она увидѣла себя въ безопасности, въ христіанскомъ краю, покрыли ея лицо такими дивными красками; что еслибъ меня не ослѣпляла любовь, то я оказалъ бы, что въ цѣломъ мірѣ, нельзя было найти тогда, какъ мнѣ казалось, болѣе прекраснаго созданія. Всѣ мы отправились прямо въ церковь, и Зораида, войдя во храмъ, воскликнула отъ удивленія, увидѣвъ тамъ образъ Лельлы Маріемъ. Мы сказали ей, что это иконы Богоматери, и ренегатъ объяснилъ ей, какъ умѣлъ, что значитъ это слово, желая преисполнить ея такимъ благоговѣніемъ къ образу Богоматери, какъ будто въ немъ появлялась сама Лельля Маріемъ, — Зораида своимъ проницательнымъ природнымъ умомъ быстро поняла нее, что сказалъ ей ренегатъ объ иконахъ. Изъ храма мы отправились въ городъ и размѣстились въ разныхъ домахъ. Христіанинъ изъ Вехецъ-Малаги привезъ меня, ренегата и Зораиду въ домъ своихъ родныхъ, людей очень достаточныхъ и принявшихъ насъ, какъ своихъ дѣтей.

Шесть дней провели мы въ ВелецъМахагѣ. Этимъ временемъ ренегатъ отправился въ Гренаду испросить у святой инквизиціи разрѣшеніе возвратиться въ лоно католической церкви, другіе христіане отправились куда хотѣли. Остался только я съ Зораидой, имѣя всего на всего тѣ деньги, которыми мы обязаны были великодушію французскаго капитана. На нихъ я купилъ осла, и служа Зораидѣ вожатымъ и оруженосцемъ, но не супругомъ, отправляюсь съ нею на мою родину. Тамъ я узнаю, живетъ-ли еще отецъ мой, устроился ли счастливѣе меня который-нибудь изъ братьевъ, хотя, правду сказать, небо, даровавъ мнѣ Зораиду, наградило меня такимъ сокровищемъ, что я не помѣнялся бы ни съ кѣмъ моимъ положеніемъ. Терпѣніе, съ которымъ переноситъ она всѣ неудобства, всѣ лишенія, неразлучныя съ бѣдностію, и ея пламенное желаніе сдѣлаться христіанкою, такъ удивительны и сильны, что, очарованный ими, я съ восторгомъ посвящаю ей остатокъ моей жизни. Но, увы! счастіе, испытываемое мною при мысли, что она моя, и что я принадлежу ей, невольно омрачается, когда я подумаю: найду ли я на родинѣ какое-нибудь скромное убѣжище для нее и для себя? Быть можетъ время и смерть разстроили состояніе моего отца и братьевъ; и взамѣнъ дорогихъ мнѣ лицъ, боюсь въ краю родномъ не найти никого, кто бы удостоилъ даже узнать меня. Вотъ, господа, что я могъ разсказать вамъ; интересенъ ли мой разсказъ, судите сами. Я же хотѣлъ бы разсказывать его короче, хотя и безъ того, боязнь утомить васъ заставила меня умолчать о нѣкоторыхъ событіяхъ и опустить многія подробности.

Глава XLII

Плѣнникъ умолкъ, и восхищенный донъ Фернандъ сказалъ ему: «милостивый государь! вы такъ разсказали всѣ эти странныя происшествія, что разсказъ вашъ сталъ интересенъ не менѣе переданныхъ въ немъ событій. Все въ немъ любопытно, чрезвычайно, полно столкновеній, которыя удивляютъ и очаровываютъ слушателей; и если бы вы говорили до завтра, то мы съ новымъ наслажденіемъ слушали бы повтореніе вашего разсказа».