Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

— Только прямо открыться ему я бы не желалъ, сказалъ капитанъ.

— Повѣрьте мнѣ, отвѣтилъ священникъ, что я устрою дѣло къ общему удовольствію. Въ эту минуту подали ужинъ, и мужчины, кромѣ плѣнника, сѣли за общій столъ, а дамы отправились ужинать въ свою комнату. За ужиномъ священникъ, улучивъ минуту, сказалъ аудитору: во время моего плѣна въ Константинополѣ, у меня былъ товарищъ, носившій вашу фамилію. Одинъ изъ храбрѣйшихъ воиновъ и лучшихъ офицеровъ въ испанской пѣхотѣ, онъ былъ столько мужественъ, сколько несчастливъ.

— Какъ звали его? спросилъ аудиторъ.

— Руи Перецъ де Віедма, сказалъ священникъ: уроженецъ какого-то леонскаго города. Онъ иного говорилъ мнѣ о своемъ отцѣ и братьяхъ, и еслибъ я не вѣрилъ ему какъ самому себѣ, то счелъ бы его разсказъ за одну изъ тѣхъ небылицъ, которыя разсказываютъ старушки зимой у очага. Онъ говорилъ, будто отецъ его раздѣлилъ свое имѣніе поровну между тремя сыновьями и подалъ имъ при этомъ совѣты лучше Катоновскихъ. Я, съ своей стороны, могу сказать, что капитану этому такъ повезло на избранномъ имъ поприщѣ, что, благодаря своему мужеству, своимъ блестящимъ способностямъ, онъ, безъ всякой протекціи, скоро достигъ капитанскаго чина и ожидалъ дальнѣйшаго повышенія. Но счастье скоро покинуло его; и въ то время, когда онъ могъ ожидать всѣхъ даровъ фортуны, на долю его выпали только ея тернія. Въ счастливый и славный день Лепантской битвы, когда столько христіанъ возвратили свободу, онъ одинъ очутился въ неволѣ. Я былъ взятъ въ плѣнъ въ Гулеттѣ, и потомъ, вслѣдствіе разныхъ случайностей, раздѣлялъ съ нимъ неволю въ Константинополѣ, откуда его отправили въ Алжиръ. Тамъ, какъ я впослѣдствіи узналъ, съ нимъ случилось одно изъ самыхъ удивительныхъ въ мірѣ происшествій. Продолжая такимъ образомъ, священникъ разсказалъ аудитору исторію плѣнника и Зораиды; и аудиторъ слушалъ разсказъ этотъ такъ внимательно, какъ не слушалъ до сихъ поръ ничего. Священникъ, однако, не сказалъ ему, что сталось съ плѣнникомъ послѣ того, какъ французскіе пираты напали на катеръ возвращавшихся изъ неволи христіанъ. Онъ оставилъ капитана и прекрасную мавританку въ томъ грустномъ и безпомощномъ положеніи, въ какое привели ихъ пираты и что сталось съ ними потомъ? достигли ли они берега Испаніи, или французы увезли ихъ съ собой, этого, сказалъ священниуъ, онъ не знаетъ. Плѣнникъ, въ свою очередь, внимательно слушалъ священника, наблюдая издали малѣйшія движенія брата. Когда священникъ окончилъ разсказъ, братъ плѣнника сказалъ ему съ тяжелымъ вздохомъ, съ глазами, полными слезъ: «о, милостивый государь, еслибъ вы знали, кому вы разсказали эту исторію, какъ потрясли вы самыя нѣжныя струны моего сердца. Не смотря на всю мою твердость, на всѣ мои усилія, я не могу удержать теперь этихъ слезъ, льющихся у меня изъ глазъ. Этотъ славный капитанъ, товарищъ вашъ, это старшій братъ мой; движимый болѣе высокими побужденіями и одаренный болѣе могучей душой, чѣмъ я и другой мой братъ, онъ избралъ славное поприще воина, — одно изъ трехъ поприщъ, указанныхъ намъ отцомъ, о чемъ вы слышали уже отъ него самого въ этомъ разсказѣ, показавшемся вамъ сказкою доброй старушки. Я посвятилъ себя письменнымъ занятіямъ, и на этомъ пути Богъ и мои способности помогли мнѣ достигнуть того званія, въ которомъ вы меня видите. Третій братъ мой въ Перу. Онъ пріобрѣлъ большое богатство и тѣмъ, что переслалъ намъ до сихъ поръ, онъ не только возвратилъ полученную имъ при раздѣлѣ часть наслѣдства, но доставилъ еще отцу возможность жить роскошно по прежнему; я тоже, благодаря ему, могъ удобнѣе продолжать свои занятія и легче устроить свою карріеру. Отецъ мой живъ еще, но умираетъ отъ желанія узнать, что сталось съ его старшимъ сыномъ и молитъ Бога въ неустанныхъ молитвахъ своихъ, чтобы смерть не заврыла ему глазъ прежде, чѣмъ онъ увидитъ этого несчастнаго сына. Одно меня удивляетъ: почему, во время претерпѣнныхъ имъ несчастій, братъ мой никогда не подумалъ извѣстить о себѣ своихъ родныхъ. Если бы отецъ мой, или кто-нибудь изъ насъ знали, что сталось съ нимъ, ему не пришлось бы ожидать чудесной трости, возвратившей ему свободу. Но и теперь, Богъ вѣсть, освободили ли его французы, или, быть. можетъ, умертвили, чтобы скрыть свое преступленіе. Не ожидалъ я, что мнѣ придется такъ грустно продолжать путь, начатый такъ радостно. Неизвѣстность, что сталось съ братомъ моимъ, не дастъ мнѣ ни минуты покою. О, добрый братъ мой, кто бы могъ сказать мнѣ, гдѣ ты теперь? и я отправился бы возвратить тебѣ свободу; хотя бы ее пришлось купить цѣною моей собственной. Кто извѣститъ нашего престарѣлаго отца о томъ, что ты живъ еще, хотя, быть можетъ, въ мрачномъ подземельи варварійской тюрьмы. Гдѣ ты? еслибъ мы знали, наши богатства выкупили бы тебя изъ тяжкой неволи. И ты, великодушная, прекрасная Зораида, почему я не могу отплатить тебѣ за все, что сдѣлала ты для моего брата! почему не могу я быть свидѣтелемъ возрожденія души твоей и твоей свадьбы, которая осчастливила бы насъ всѣхъ».