Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Вроятно, раскаяваясь въ томъ зл, которое онъ сдлалъ графин Трифалды съ компаніей и другимъ лицамъ, сказала герцогиня, раскаяваясь въ своихъ волшебныхъ злодяніяхъ, онъ хотлъ истребить вс орудія своего волшебства, и сжегъ Клавиленя, какъ главнйшаго изъ нихъ, какъ орудіе наиболе тревожившее его, переноса его изъ края въ край. Но пепелъ этого коня и писанный трофей станутъ вчными свидтельствами мужества великаго Донъ-Кихота Ламанчскаго.

Донъ-Кихотъ еще разъ разсыпался въ любезностяхъ передъ герцогиней, и поужинавши, отправился одинъ въ свою комнату, не позволивъ никому войти въ нее; до того боялся онъ натолкнуться на что-нибудь такое, что могло бы поставить въ опасность врность, хранимую имъ къ своей дам Дульцине, нося постоянно въ своемъ воображеніи незапятнанный образъ Амадиса, этого цвта и зеркала странствующихъ рыцарей. Онъ затворилъ дверь и при свт двухъ свчей началъ раздваться. Но снимая панталоны, онъ, о несчастіе недостойное такой особы, замтилъ около двухъ дюжинъ дырьевъ въ одномъ изъ своихъ чулковъ, просвчивавшемъ какъ стка; это очень огорчило добраго рыцаря, и онъ дорого бы далъ теперь за свитокъ зеленаго шелку, такъ какъ чулки его были зеленые.

Здсь Бененгели, продолжая писать, восклицаетъ: «о, бдность, бдность! Не знаю, что заставило великаго Кордуанскаго поэта назвать тебя: святымъ, дурно принятымъ даромъ. Что до меня, то хотя я мавръ, я узналъ, однако, въ сношеніяхъ съ христіанами, что святость у нихъ заключается въ милосердіи, умиленности, вр, покорности и бдности, и тмъ не мене говорю, что тотъ, кто радуется своей бдности, долженъ считать себя человкомъ, особенно взысканнымъ Богомъ; если только это не та бдность, о которой одинъ изъ величайшихъ святыхъ сказалъ: владйте велми вещами такъ, какъ будто вы ими не владете; это то, что называется быть нищимъ духомъ. Но ты, бдность другаго рода, о которой и теперь говорю, къ чему ты гнздишься по преимуществу между гидальго и дворянами? Къ чему ты заставляешь ихъ глотать башмаки свои и на одномъ и томъ же камзол носить пуговицы всякаго рода: шелковыя, костяныя, стеклянныя. Почему воротники ихъ большею частью измяты, какъ цикорейные листы и не выкрахмалены? О, несчастный гидальго съ твоею благородною кровью», добавляетъ историкъ, «затворившій двери, питаешься ты одною честью своею и къ чему, выходя изъ дому, лицемрно употребляешь зубочистку ты, не съвши ничего такого, что могло бы тебя заставить чистить себ зубы. Несчастны эти щекотливо самолюбивые люди», говоритъ онъ, «воображающіе будто вс видятъ за милю заплатку на ихъ башмак, вытертыя нитки на ихъ плащ, потъ на шляп и голодъ въ ихъ желудк«.

Подобнаго рода мысли пришли въ голову Донъ-Кихоту по поводу его разорванныхъ чулковъ; но онъ немного утшился, увидвъ, что Санчо оставилъ ему дорожные сапоги, которые онъ предполагалъ надть на другой день.

Тонный разлукой съ Санчо и неисправимой бдой, случившейся съ его чулками, которые онъ готовъ былъ заштопать даже не зеленымъ шелкомъ, — высшее доказательство бдности, которое можетъ проявить гидальго среди постоянныхъ лишеній своихъ, — грустный и задумчивый легъ Донъ-Кихотъ въ постель. Онъ потушилъ свчи, но жара была невыносима и не давала ему спать. Вставши, чтобы отворить ршетчатое окно, выходившее въ прелестный садъ, рыцарь услышалъ подъ окномъ чьи то шаги и разговоръ. Въ саду говорили такъ громко, что весь обратившійся въ слухъ Донъ-Кихотъ ногъ ясно слышать разговаривавшихъ.

— Не проси, Энеранція, не проси меня пть, говорилъ чей то голосъ; ты очень хорошо знаешь, что съ тхъ поръ, какъ этотъ незнакомецъ пріхалъ въ нашъ замокъ, съ той минуты, какъ я его увидла, я разъучилась пть и выучилась только плакать. Къ тому же герцогиня спитъ такъ чутко, и я, за вс богатства міра, не хотла бы, чтобы она застала меня здсь. Но хотя бы пнье мое не разбудило герцогини, къ чему послужитъ оно, если онъ будетъ спать, и пснь моя не разбудитъ этого новаго Энея, пріхавшаго сюда только за тмъ, чтобы сдлать меня игрушкой своего невниманія!

— Не говори этого, дорогая Антизидора, отвчалъ другой голосъ. Герцогиня и вс въ этомъ заик, дйствительно, спятъ теперь, но тотъ, кто разбудилъ твою душу и царствуетъ въ твоемъ сердц, онъ, я слышала, только-что отврылъ ршетчатое окно въ своей комнат, и потому онъ врно не спитъ. Спой же, моя раненая милочка; спой что-нибудь тихо и сладко, подъ звуки твоей арфы. Если герцогиня услышитъ насъ, мы скажемъ, что мы поемъ отъ жары.

— Не это меня удерживаетъ, Эмеранція, сказала Антизидора, нтъ! въ псн своей, я боюсь открыть свое сердце; боюсь, чтобы меня не сочли безстыдной и развратной люди знакомые съ непобдимой силой любви. Но я пропою; лучше чувствовать стыдъ на лиц, чмъ проступокъ въ сердц; — съ послднимъ словомъ она дотронулась до струнъ своей арфы и извлекла изъ нихъ нсколько томныхъ звуковъ.