Этимъ окончился любовный романсъ Альтизидоры и началось смятеніе соблазняемаго Донъ-Кихота. Глубоко вздохнувъ, сказалъ онъ самому себ: «Что за несчастіе мн такое? не могу я взглянуть ни на одну двушку безъ того, чтобы она сейчасъ же не влюбилась въ меня. И несравненная Дульцинея не можетъ ни минуты покойно насладиться моей невроятной врностью. Чего вамъ нужно, чего вы, императрицы, хотите отъ нее? За что вы преслдуете эту молодую, четырнадцати или пятнадцати лтнюю красавицу? Оставьте ее, ради Бога, въ поко. Пусть она торжествуетъ и гордится тмъ, что судьба отдала ей сердце мое и ключи отъ души моей. Знай, влюбленная толпа, что только для Дульцинеи я мягокъ, какъ воскъ; для другихъ я камень и металлъ. Для меня прекрасна, умна, знатна, скромна одна только Дульцинея, остальныя глупы, некрасивы, безстыдны, незнатны. Для нее и только для нее судьба послала меня въ міръ. Пусть Альтизидора поэтъ или плачетъ, пусть она отчаивается, — я слышу ту, за которую меня такъ терзали въ замк очарованнаго мавра; для нее я долженъ оставаться врнымъ и любовнымъ, не смотря на козни всхъ волшебниковъ въ мір«. Съ послднимъ словомъ Донъ-Кихотъ съ негодованіемъ закрылъ окно, и печальный и раздосадованный, точно съ нимъ случилось какое-нибудь особенное несчастіе, легъ въ постель, гд мы и оставимъ его, потому что насъ ждетъ великій Санчо, готовый блестящимъ образомъ вступить во владніе своимъ островомъ.
Глава ХІ
О ты, безпрерывно открывающій антиподовъ, свтильникъ міра, глазъ неба, сладостный двигатель нашихъ освжающихъ кружекъ, ебъ въ одномъ мст, Тимбрій въ другомъ, — цлитель съ одной, — губитель съ другой стороны; отецъ поэзіи, творецъ музыки, источникъ жизни; къ теб обращаюсь я, всегда встающее и никогда не ложащееся солнце! Освти мракъ ума моего, и помоги мн подробно и точно разсказать про губернаторство великаго Санчо Пансо; безъ тебя я чувствую себя безсильнымъ, смятеннымъ, убитымъ.
Санчо скоро прибылъ съ своею свитой въ одно мстечко, — имвшее около тысячи жителей и считавшееся однимъ изъ богатйшихъ владній герцога, — и ему сказали, что это мстечко называется островомъ Баратаріей; быть можетъ, оно въ самомъ дл такъ называлось, быть можетъ этимъ названіемъ хотли выразить, какъ дешево досталось Санчо губернаторство. У воротъ этого обнесеннаго стнами мстечка Санчо былъ встрченъ муниципалитетными властями, и при звон колоколовъ, среди всеобщей радости ликовавшихъ жителей, его провезли съ большою торжественностью въ соборъ, и тамъ, посл молебствія, ему передали съ разными смшными церемоніями ключи города, признавши его навсегда губернаторомъ острова Бараторіи. Костюмъ, борода, толщина и небольшой ростъ губернатора изумляли всхъ, не обладавшихъ ключемъ къ разгадк этого происшествія, да частью и тхъ, которые посвящены были въ тайну его. По выход изъ собора, Санчо отвели въ пріемную залу ратуши и тамъ предложили ссть на судейскомъ кресл; посл чего герцогскій мажордомъ сказалъ ему: «на этомъ остров, господинъ губернаторъ, издавна существуетъ такой обычай: всякій, вступающій во владніе имъ, долженъ отвтить на одинъ, предлагаемый ему — немного сбивчивый и запутанный — вопросъ, которымъ народъ испытываетъ способности новаго губернатора и радуется или печалится, смотря потому, что отвтитъ губернаторъ». Тмъ временемъ, какъ говорилъ мажордомъ, Санчо разсматривалъ большія буквы, написанныя на стн, прямо противъ его сиднія, и, не умя читать, спросилъ, что это такое нарисовано на стн?
— Здсь, отвчали ему, написанъ день, когда вы изволили вступить во владніе островомъ, въ такихъ словахъ: «сегодня, такого-то числа, такого-то мсяца, во владніе этимъ островомъ вступилъ господинъ донъ Санчо Пансо, и да пробудетъ онъ губернаторомъ многія лта».
— Еого Кто зовутъ донъ Санчо Пансо? спросилъ Санчо.
— Васъ, господинъ губернаторъ, отвчалъ мажордомъ; на нашъ островъ не вступалъ никакой другой Санчо Пансо, кром того, который сидитъ на этомъ кресл.
— Узнай же, мой милый, сказалъ Санчо, что ни я и никто въ моемъ род не назывался
Въ эту минуту въ пріемную залу вошли два человка: одинъ — крестьянинъ, другой — портной, судя потому, что у послдняго въ рукахъ были ножницы.