Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Стоитъ, отвтилъ Санчо; или я величайшій глупецъ на свт! и вы сейчасъ увидите, способенъ ли я управлять цлымъ королевствомъ. Сказавъ это, онъ веллъ открыть, или разбить палку при всей публик; и въ ней нашли десять золотыхъ. Удивленные зрители признали своего губернатора новымъ Соломономъ. На вопросъ, почему онъ думалъ, что въ палк должны находиться десять золотыхъ? Санчо сказалъ: «замтивши, что должникъ просилъ кредитора подержать эту палку, тмъ временемъ, какъ онъ станетъ присягать, и присягнувши взялъ ее сейчасъ же назадъ, я догадался, что въ этой палк спрятаны деньги. «Изъ этого», добавилъ онъ, «можно заключить, что Богъ не покидаетъ правителей, хотя бы они не были даже умны и озаряетъ ихъ свтомъ правды. Къ тому же священникъ нашей деревни разсказывалъ намъ подобную исторію, и у меня, слава Богу, такая хорошая память, что еслибъ я не забывалъ почти всегда того, что мн нужно вспомнить, такъ никто на этомъ остров не могъ бы похвалиться такою памятью, какъ я».

Два старика ушли наконецъ, одинъ вознагражденный, другой — пристыженный; и вся публика осталась въ невообразимомъ удивленіи. Тотъ же, на комъ лежала обязанность записывать вс слова, дйствія и даже движенія губернатора, ршительно не зналъ: мудрецомъ или глупцомъ слдуетъ признать его?

Когда тяжба стариковъ была поршена, въ пріемную залу вошла женщина, ведя за собою щеголевато одтаго владльца стадъ.

— Требую правосудія, кричала она, господинъ губернаторъ, правосудія! Если я не найду его за земл, такъ отправлюсь искать за небо. Господинъ губернаторъ души моей, продолжала она, этотъ злой человкъ, схвативши меня среди поля, распорядился моимъ тломъ, какъ грязной тряпкой. О, я несчастная! вопила она, негодяй этотъ лишилъ меня сокровища, которое я двадцать три года охраняла противъ мавровъ и христіанъ, противъ своихъ и чужихъ; — какъ саламандра въ огн, какъ цвтокъ среди крапивы, твердая, какъ пень, я сохраняла себя неприкосновенной, и теперь у меня отняли мое сокровище обими руками.

— Что скажешь на это? спросилъ Санчо у волокиты.

— Добрые господа мои! отвчалъ дрожа обвиненный; я бдный пастухъ; сегодня утромъ, продавши, съ вашего позволенія, четырехъ свиней, такъ выгодно, что за уплатой изъ вырученныхъ мною денегъ соляныхъ и другихъ пошлинъ, у меня не оставалось почти ничего, я на возвратномъ пути встртилъ эту женщину, и чортъ, который везд впутается, чтобы все запутать, дернулъ меня поиграть съ нею. Я ей заплатилъ, сколько слдовало, но она этимъ не удовольствовалась и схвативши меня за горло не выпускала, пока не привела сюда. Она говоритъ, будто я насиловалъ ее, но я клянусь, или готовъ поклясться, что она вретъ; вотъ вамъ, господа мои, вся правда.

Губернаторъ спросилъ пастуха: есть ли при немъ серебрянныя деньги? Пастухъ отвчалъ, что въ кожаномъ кошельк у него есть до двадцати червонцевъ. Санчо веллъ отдать ихъ женщин, явившейся въ судъ съ жалобою. Весь дрожа, пастухъ отдалъ деньги кому велно было. Уврившись, что въ кошельк были дйствительно серебрянныя деньги, изнасилованная женщина, держа ихъ въ обихъ рукахъ, поклонилась тысячу разъ публик, и пожелавъ всякаго благополучія и здоровья господину губернатору, заступнику несчастныхъ молодыхъ сиротъ, покинула пріемную залу.

По уход ея Санчо сказалъ заливавшемуся слезами пастуху, уносившемуся глазами и сердцемъ вслдъ за его кошелькомъ: «бги скоре, мой милый, за этой женщиной, отбери у нее добровольно или насильно свои деньги, и приходи потомъ сюда». Санчо, какъ оказалось, сказалъ это малому не промаху и не глухому; услышавъ приказаніе губернатора, пастухъ выскочилъ изъ валы, какъ стрла. Зрители оставались въ любопытномъ недоумніи, ожидая развязки этого дла. Спустя нсколько минутъ знакомая намъ пара возвратилась назадъ, сцпившись еще тсне чмъ прежде. Прижавши къ груди своей кошелекъ, женщина держала его въ приподнятой юбк, а противникъ ея выбивался изъ силъ, стараясь отнять у нее свои деньги, но вс усилія его были напрасны.

— Требую правды отъ Бога и людей! кричала обезчещенная женщина. Господинъ губернаторъ, продолжала она, этотъ негодяй, безъ страха и стыда, хотлъ отнять у меня, среди благо дня, на улиц, то, что ваша милость велли ему отдать мн.

— Онъ отнялъ у тебя деньги? спросилъ губернаторъ.

— Нтъ, не отнять ихъ ему у меня; я скоре позволю убить себя, чмъ отобрать эти деньги, отвтила женщина. Не на таковскую напали; другихъ котовъ нужно было спустить на меня, а не этого безстыжаго негодяя. Никакими клещами и молотками, никакими колотушками, никакими ножницами, ни даже львиными когтями не вырвать у меня этихъ денегъ; скоре душу вырвутъ у меня изъ тла.

— Она правду говоритъ, сказалъ пастухъ, и я сдаюсь; мн не подъ силу бороться съ нею. Съ послднимъ словомъ онъ отступился отъ нее.