Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

Слыша эти упреки и увѣщанія, несчастный губернаторъ попытался было двинуться съ мѣста, но въ ту же минуту такъ тяжело упалъ, что ему показалось, будто онъ разбился въ дребезги; и онъ оставался въ своемъ панцырѣ, какъ черепаха или какъ кусокъ сала между двухъ квашней, или, наконецъ, вамъ лодка, опрокинутая на пескѣ. Безпощадная толпа не только не сжалилась надъ распростертымъ на землѣ губернаторомъ, а напротивъ, потушивъ «факелы, принялась кричать еще сильнѣе, стала ходить впередъ и назадъ по его тѣлу, ежеминутно ударяя оружіемъ по губернаторскимъ щитамъ, такъ что если-бы Санчо не съежился и не спряталъ головы между щитами, такъ тутъ бы и покончили съ нимъ. Лежа въ своей мрачной темницѣ, потѣя кровью и водой, онъ изъ глубины души молилъ Бога освободить его отъ этой опасности. Между тѣмъ одни спотыкались на немъ, другіе падали на него, а какой-то насмѣшникъ взобрался въ нему на спину и оттуда, какъ съ возвышенія — отдавалъ приказанія толпѣ: «сюда наши», кричалъ онъ во все горло, «непріятель напираетъ съ той стороны; обороняйте этотъ обвалъ, запереть тѣ ворота, баррикадовать эти ступени, принести горшковъ со смолой, чаны съ кипящимъ масломъ, покрыть улицы матрацами». И онъ называлъ, поочередно всѣ военныя орудія и снаряды, которыми обыкновенно отражаютъ штурмъ. Истоптанный ногами этого командира, чувствуя и слыша его приказанія, бѣдный Санчо только бормоталъ про себя: «Господи, еслибъ поскорѣе взяли, наконецъ, этотъ островъ и умертвили или освободили меня отъ этихъ страшныхъ мученій». Небо сжалилось, наконецъ, надъ губернаторомъ, услышало его молитву, и въ ту минуту, когда онъ меньше всего надѣялся, онъ услышалъ крикъ: «побѣда, побѣда! непріятель отступаетъ. Вставайте, господинъ губернаторъ, вставайте! отпразднуйте побѣду и распредѣлите добычу, отнятую у врага, отраженнаго этой непобѣдимой рукой».

«Подымите меня», сказалъ изнеможеннымъ голосомъ измятый Санчо, «и пригвоздите во лбу побѣжденнаго мною врага. Я согласенъ на это; я отказываюсь отъ раздѣла добычи и прошу объ одномъ друзей моихъ, если есть еще у меня хоть одинъ другъ, — дать мнѣ сначала глотокъ вина, чтобы промочить горло и потомъ вытереть меня, потому что я просто таю отъ поту». Его вытерли, принесли ему вина, отвязали щиты, послѣ чего губернаторъ отъ страха, тревоги и страданій, пережитыхъ имъ въ эту ночь, опустился безъ чувствъ на кровать. Шутники уже начинали раскаяваться въ томъ, что слишкомъ далеко довели свою шутку, но Санчо сталъ понемногу приходить въ себя и успокоиваться отъ испытанныхъ имъ бѣдствій. Онъ спросилъ, который часъ? и ему сказали, что уже начинаетъ заниматься заря. Не отвѣтивъ ни слова, онъ молча сталъ одѣваться. Всѣ съ недоумѣніемъ ожидали чѣмъ кончится это дѣло. Одѣвшись, Санчо медленно вышелъ (онъ былъ слишкомъ измятъ, чтобы ижти скорѣй) изъ дому, отправился въ конюшню, куда за нимъ послѣдовала его свита, подошелъ въ своему ослу и, поцаловавши его, сказалъ ему со слезами на глазахъ: «пойдемъ со мной, товарищъ мой, помогавшій мнѣ переносить горести и труды. Когда я жилъ съ тобою въ мирѣ и согласіи, когда не было у меня другихъ заботъ, какъ только починять твою сбрую и откармливать твое мягкое тѣло, тогда счастливо протекали дни и года мои. Но когда я покинулъ тебя, и на башняхъ тщеславія и гордости вознесся вверхъ, съ тѣхъ поръ меня постигли тысяча бѣдствій, тысяча горестей и четыре тысячи безпокойствъ». Говоря съ своимъ осломъ, Санчо осѣдлывалъ его, и никто во все это время не сказалъ ему ни слова. Осѣдлавъ осла, Санчо съ трудомъ сѣлъ на него верхомъ, и обратясь къ мажордому, метръ-д'отелю, секретарю, Педро Черствому и окружавшей его толпѣ разныхъ другихъ лицъ сказалъ: «посторонитесь, господа, и дайте мнѣ возвратиться. къ прежней, свободной жизни; дайте мнѣ воскреснуть отъ этой смерти. Я не рожденъ быть губернаторомъ и не способенъ защищать ни острововъ, ни городовъ отъ вражескихъ нападеній. Мое дѣло работать заступомъ. управлять телѣгой, ходить за виноградомъ, а не предписывать законы и защищать области и государства. Мѣсто святаго Петра въ Римѣ; а каждый изъ насъ бываетъ на своемъ мѣстѣ тогда, когда занимается своимъ дѣломъ. Мнѣ больше присталъ къ лицу серпъ, чѣмъ губернаторскій скипетръ, и я съ большимъ удовольствіемъ стану кушать похлебку съ лукомъ, чѣмъ выносить наглость какого-то невѣжественнаго лекаря для того, чтобы умереть съ голоду» На свободѣ я лучше засну лѣтомъ подъ тѣнью дубоваго дерева, и зимою подъ толстымъ плащомъ, чѣмъ въ неволѣ на голландскихъ простыняхъ, подъ куницами и соболями. Покойной ночи, господа, передайте, прошу васъ, герцогу, моему господину, что голякомъ родился я, голякомъ остаюсь, ничего не выигралъ, не проигралъ, безъ гроша вступилъ на губернаторство и безъ гроша оставляю его, не такъ какъ другіе губернаторы. Посторонитесь и пропустите меня; я отправлюсь натереть себѣ саломъ бока, потому что у меня, кажется, всѣ ребра, переломаны врагами, прогуливавшимися сегодня ночью по моему животу.