Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

— Какъ ты простъ, Санчо; подумай, что этому великому рыцарю Багрянаго креста, небо судило быть патрономъ Испаніи, особенно въ кровавыхъ столкновеніяхъ испанцевъ съ маврами. Поэтому испанцы призываютъ его во всѣхъ битвахъ, какъ своего заступника, и не разъ видѣли, какъ самъ онъ вламывался въ легіоны сарацинъ и разгромлялъ ихъ; истину эту я могъ бы подтвердить множествомъ примѣровъ, заимствованныхъ изъ самыхъ достовѣрныхъ испанскихъ исторій.

Круто перемѣнивъ разговоръ, Санчо сказалъ своему господину: «удивляетъ меня право безстыдство этой Альтизидоры, горничной герцогини. Должно быть ее сильно ранила злодѣйка-любовь, этотъ слѣпой, или лучше сказать совсѣмъ безглавый охотникъ, подстрѣливающій, какъ говорятъ, все, что видитъ; и если онъ изберетъ своею мишенью сердце, то попадаетъ въ него, какъ бы оно ни было мало, и со всѣхъ сторонъ пронзитъ его своими стрѣлами. Слышалъ я впрочемъ, что отъ скромныхъ, благоразумныхъ дѣвушекъ стрѣлы эти отскакиваютъ и разбиваются, но въ Альтизидору онѣ, напротивъ того, скорѣе углубляются.

— Да, Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ, любовь попираетъ разсудокъ и всякое приличіе. Альтизидора, ты видѣлъ, безъ всякаго стыда открылась мнѣ въ своихъ желаніяхъ, которыя больше смутили меня, чѣмъ расположили къ ней.

— Неслыханная жестокость, страшная неблагодарность! воскликнулъ Санчо, я бы кажется при первомъ намекѣ отдался бы ей съ руками и ногами. О, каменное сердце, чугунная грудь, желѣзная душа! Но только я не знаю право, что нашла она въ вашей милости такого, чтобы такъ влюбиться въ васъ, какой нарядъ, какая красота, какая милость такъ обворожила ее? Ни вашъ нарядъ, ни ваша красота, ни что-нибудь подобное, отдѣльно и вмѣстѣ взятое, не могли, кажется заставить ее полюбить васъ. Я часто оглядываю вашу милость съ ногъ до послѣдняго волоска на головѣ и вижу, что вы скорѣе созданы пугать людей, чѣмъ влюблять ихъ въ себя. Красота, говорятъ, всего скорѣе возбуждаетъ любовь, а между тѣмъ вы вовсе не красивы, изъ-за чего же этой дѣвушкѣ сходить съ ума по васъ.

— Санчо! есть два рода красоты, сказалъ Донъ-Кихотъ: душевная и тѣлесная. Красота душевная выказывается и блистаетъ въ умѣ, щедрости, благосклонности, вѣжливости; все это можетъ встрѣтиться у человѣка вовсе некрасиваго. И однако эта красота способна внушить къ себѣ не менѣе пламенную и продолжительную любовь, какъ и красота тѣлесная. Я знаю очень хорошо, что я некрасивъ, но и не безобразенъ, а человѣку, обладающему душевной красотой довольно быть не уродомъ, чтобы внушить въ себѣ самую пламенную любовь.