Дорога

Амур откормленный, любви гонец крылатый!
Ужели и моих томлений ты вожатый?
Не верю. Ты, любовь, печальница моя,
Пришла незваная. Согрета тайно я
Твоей улыбкою и благостной, и строгой.
Ты шла нагорною, пустынною дорогой,
Остановилася в пути, как странник дальний,
И глянула в глаза и грозно, и печально.

«О, как согласно еще пылает…»

О, как согласно еще пылает
Твой свет закатный, мой свет восходный!
А ночь разлуку нам возвещает
Звездой бессонной, звездой походной.

Прощай, любимый, прощай, единый!

Уж гаснет пламень роскошно-праздный,
В лицо повеял мне ветр пустынный,
И путь нам разный, и посох разный.

«Я вспомнила наш вечер первый…»

Я вспомнила наш вечер первый,
Неву и быстрый бег коней.
Дворцы, сады… Во мгле аллей
Фигуру каменной Минервы.

На мост въезжали, помню, шагом.

Ты волоса мне целовал,
Когда их ветр душистым флагом
В осеннем буйстве развевал.

Была свободнее и чище

Неутоленная любовь.
Зачем мы утоленья ищем
И разбиваем сердце вновь?

«Когда подругою небесной…»

Когда подругою небесной
Зовет меня влюбленный друг, —
Какою бурею телесной
Ему ответствует мой дух!

Какою ревностью горячей

Душа к земле пригвождена!
Не называй меня иначе,—
Я только смертная жена.

Я знаю пыльные дороги,

На милой коже тлен и тень,
И каждый пестрый и убогий,
Закату обреченный день,

И все блаженные юродства

Неутоляющей любви,
Когда два духа ищут сходства
В одной судьбе, в одной крови.

Благословим светло и просто

Земное, горькое вино,
Пока иным в тиши погоста
Нам причаститься не дано.

Февраль 1918. Москва

«Подумала я о родном человеке…»

Подумала я о родном человеке,
Целуя его утомленные руки:
И ты ведь их сложишь навеки, навеки,
И нам не осилить последней разлуки.

Как смертных сближает земная усталость,

Как всех нас равняет одна неизбежность!
Мне душу расширила новая жалость,
И новая близость, и новая нежность.

И дико мне было припомнить, что гложет

Любовь нашу горечь, напрасные муки.
О, будем любить, пока смерть не уложит
На сердце ненужном ненужные руки!

«Так суждено преданьем, чтобы…»

Так суждено преданьем, чтобы
У русской девы первый хмель
Одни лелеяли сугробы,
Румяный холод да метель.

И мне раскрылись колыбелью

Глухой Олонии снега
В краю, где сумрачною елью
Озер синеют берега,

Где невеселые просторы

Лишь ветер мерит да ямщик,
Когда, косясь на волчьи норы,
Проносят кони напрямик.

Не потому ль — всем розам юга

И всем обычаям назло —
В снегах, покуда пела вьюга,
Впервые сердце расцвело!

И чем смиреннее и туже

В бутон был скручен строгий цвет,
Тем горячей румянит стужа
Его негаданный расцвет!

Январь 1917. Москва

«Мороз оледенил дорогу…»