Дорога к пропасти

— Что ты говоришь, Костя?! Подумай, что ты говоришь! — Сейчас она ненавидит этого человека, с которым душа в душу прожила столько лет. — Ты хочешь погубить сына?!

Ракитин мог бы ответить: «Ты погубила его давно». Но не ответил — лежачего не бьют.

— Ты не знаешь, Костя… — Слезы текут по ее щекам. Варвара Романовна не вытирает их. Даже не замечает, что плачет.

— Я сама купила кольцо… Сама! Боялась, что будешь сердиться, и спрятала к Боре в ящик…

— Вы говорили, что у вас нет ключа от ящика.

Варвара Романовна на секунду теряется.

— Я взяла ключ у сына… Потом вернула ему.

— Когда вы купили кольцо? — спрашивает Дегтярев.

— Этим летом. В Сочи, у одной девушки… Помнишь, Костя, такая хорошенькая брюнетка? Оля… Ольга Павловна!

Ракитин и верит, и не верит. Кольцо дорогое. У Вари не было столько денег с собой. И не покупала она никогда драгоценности без его ведома. А все-таки, может быть?.. Как хочется, чтобы это оказалось правдой. Невыносимо думать, что Борис украл кольцо…

— Кольцо украдено у жены поэта Сергейчука.

Варвара Романовна с ужасом смотрит на Дегтярева. Наконец, очень медленно, очень тихо, но внятно она говорит:

— Я украла кольцо. Была в гостях у Сергейчуков и украла… Я!..

Это было последней попыткой спасти сына от расплаты. Варвара Романовна пошатнулась, теряя сознание. Ракитин бросился к телефону.

— Врача… Скорее врача! — Прямо и твердо посмотрел в глаза Дегтяреву. — Она сказала неправду.

— Да. Я знаю. Квартира Сергейчука ограблена третьего июля. Вы в то время были с женой на Кавказе.

* * *

В ресторанах и на стадионах, в театрах и кино ежедневно дежурили работники уголовного розыска. Под непрестанным наблюдением находился дом, где жили Ракитины. В их квартире день и ночь, сменяя друг друга, находились оперативные работники. Но все было напрасно — Борис не появлялся.

— Домой он вряд ли вернется, — сказал Дегтярев майору Лобову. — Гораздо больше надежды возлагаю на футбольные матчи и рестораны. Судя по всему, что удалось узнать о Борисе, он вылезет из своей норы. Страсть к развлечениям возьмет верх над осторожностью. Да и осторожность со временем притупляется. Вот увидите, он обязательно где-нибудь появится!

* * *

Борис резко отодвинул бокал, и по белой накрахмаленной скатерти расплылось пятно. Красное. Как кровь.

— Не надо нервничать, — сказала Марго. — Давай лучше потанцуем. Слышишь — вальс.

Марго встала. Гибкое тело податливо в его руках. Кружатся в вальсе пары. Кружится голова. О чем ты думаешь, Марго? Почему молчишь?

— Ты уедешь со мной? Гога ждет нас в Тбилиси.

Молчит. Слегка прижалась лбом к его подбородку. Холодок вползает в сердце. Что, если Марго откажется ехать? Отчаянно, до боли обнимает ее. Ничего не замечает кругом. Видит только прекрасное лицо, странные зеленоватые глаза, высоко взбитые пепельные волосы. Что, если откажется ехать?..

Вернулись к столику.

— За нашу поездку, Марго!

Взяла бокал. Улыбнулась ласково. Не сказала — нет.

Подошел официант:

— Вас просят к телефону.

— Меня? — удивился Борис. — Вы не ошиблись?

«Может быть, Кобра? Кто еще догадается позвонить сюда? Значит, он на свободе. Отлично! План нападения на кассира я продумал детально. Помощь Кобры будет как нельзя более кстати».

Борис встал:

— Где телефон?

— В кабинете директора. Я покажу.

Они подошли к кабинету.

— Сюда, пожалуйста.

Борис открыл дверь. Все понял мгновенно. Молниеносным движением сунул руку в карман. Пистолет был на взводе. Он еще сумеет уйти!..

Кто-то сзади перехватил его руку. Спокойно сказал:

— Не делайте глупостей, Борис Ракитин. Вы и так их наделали более, чем достаточно.

* * *

Варвара Романовна плакала, уткнувшись головой в спинку дивана. Константин Борисович крупными шагами мерил кабинет. Из угла в угол, из угла в угол. Остановился перед женой, хотел что-то сказать. Но только махнул рукой и снова зашагал по кабинету. Что он может сказать? Чем может утешить мать, которая сама довела сына до гибели? Во всем потакала. Все прощала. Потихоньку давала деньги. Молилась, как на идола. Не уставала повторять, что он самый умный, самый красивый, самый талантливый, самый необыкновенный. Пуп земли! Земля вертится для него. Солнце светит для него. Весь мир создан для него!

Больно кольнула мысль: а что ты сделал? Что противопоставил этому чудовищному, безрассудному материнскому баловству? Какое принял участие в воспитании сына? Почему вовремя не вмешался? Нет тебе оправдания, Ракитин! Вся твоя честная жизнь, самоотверженная работа, постоянная занятость — не оправдание. Нет! И нечего тебе сейчас сваливать всю вину на эту рыдающую, убитую горем женщину. Твою жену. Мать твоего сына. Ты виновен наравне с женой. Больше, чем жена. Воспитание своего единственного сына, за которого ты в ответе перед партией и государством, передоверив безвольной женщине! Давно начал замечать, что сын растет не таким, каким бы желал его видеть, и не вмешался. Не хотел ссориться с женой. Дорожил редкими часами тишины и покоя. Нет тебе прощенья, Ракитин!

Сел на диван, обнял жену за плечи:

— Не плачь. Разве слезами поможешь?

— Костя! Спаси его! Тебя послушают…

— Никто меня слушать не станет, Варя.