Дорога пряности

То, как он снова становится зазнавшимся ослом, приносит мне странное облегчение. На мгновение мне привиделось, будто в его броне мелькнула брешь, и она заставила его показаться… не знаю, более человечным, чем он есть. И все же это как-то неправильно.

– Ты два года вел себя так, будто меня не существует, а теперь хочешь доказать, на что способен? – осмеливаюсь я спросить.

Таха удивленно распахивает глаза шире:

– Не думал, что тебе есть до этого дело, честно говоря.

Да я и сама не думала, вдруг понимаю я.

– Нет мне дела, – поспешно выдаю я, а потом раздраженно вздыхаю, чтобы подкрепить ложь. – Но если ты так настаиваешь… значит, церемония?

Таха ведет меня обратно в лагерь, переступает через окружающую его нить. Фей и Реза до сих пор спят, хотя рассвет уже крадется по небу розоватым румянцем. Жду, что Таха их разбудит, ведь самое время, но, возможно, он предпочитает устроить наше соревнование без зрителей на случай, если проиграет.

Действуя тихо и молча, Таха ставит чайник на огонь. Пока вода побулькивает, растирает полоски мисры в мелкий порошок с помощью ступки и пестика. Стоя на коленях так близко к Тахе, я замечаю старые синяки на его костяшках, блеклые оливково-коричневые пятна, перетекающие туда-сюда с движением пальцев. Похожие на те, что появляются от ударов по твердой поверхности.

Церемония продолжается, и к щекам Тахи вновь постепенно приливает краска. Мы должны медитировать, размышлять о благословенном волшебстве, даре Великого духа, но Таха будто бы сосредоточен лишь на мне, и ощущение это усиливается из-за огромного безмолвного пейзажа вокруг. Любопытно, но я почти уверена, что Таха даже нервничает, когда я так пристально за ним наблюдаю. Он протягивает мне горячую чашку, и я с приятным удивлением обнаруживаю, что завитки пара не горчат как обычно. Они несут в себе едва уловимый аромат свежескошенной травы, дровяной печи и дождя. Чай даже кажется слегка сладковатым на вкус, и я радуюсь передышке.

После церемонии мы покидаем лагерь. Таха тащит с собой сумку.

– А это зачем? – спрашиваю я, разглядывая его ношу.

Мы возвращаемся туда, где я упражнялась ранее. Таха бросает сумку на траву и достает маленький мешочек.

– Сейчас увидишь.

Таха несколько раз свистит, и мелодичный звук разносится вокруг нас бесконечным эхом. Пару мгновений спустя к нам из-за деревьев устремляется Синан.

– Прежде чем мы начнем, – говорю я, нервничая все сильнее, – давай договоримся об условиях соревнования.

Таха достает из мешочка полоску заячьего мяса.

– Ручаюсь, увиденное произведет на тебя куда большее впечатление, чем любая пропыленная история о Мере Ураби.

Сдерживаю изумленный смешок. Сколько же напыщенности может вместить человек и не лопнуть?

– Ну конечно. А если я… если… что тогда?

Сокол садится на голое предплечье Тахи. Я невольно вздрагиваю, но мыслезверь на удивление осторожен с когтями, и между ним и его хозяином чувствуется взаимное доверие.

– Тогда, – говорит Таха, скармливая зоркоглазой птице мясо, – ты объявишь меня лучшим зверовидцем из тебе известных и отдашь мешочек мисры.

Я пристально в него всматриваюсь:

– Ее отмеряют каждому свою норму из-за риска одержимости волшебством. Нельзя делиться, даже с другими Щитами.

Таха будто бы обдумывает мои слова, на его щеках подергиваются желваки.

– Никто не узнает, если не захочешь. – Он поднимает руку, и сокол взмывает вверх. – В любом случае тебя вряд ли накажут, даже если разоблачат. Приступим?

Я не столько беспокоюсь о наказании, сколько о его необычном безрассудстве. Таха всегда славился тем, что делает все строго по правилам. Возможно, мое одобрение для него много значит.

Протягиваю руку:

– Давай, вперед. Превзойди Меру Ураби.

На губах Тахи появляется слабая улыбка. Он отходит от меня и сумки, занимает камень, на котором я сидела ранее. Глаза Тахи – как радужка, так и белки – сочатся жидким золотом, когда он разделяет мысли с Синаном. Я пытаюсь предсказать, что сейчас произойдет, но как вообще можно превзойти ту, кто подчинила мыслезверя и заставила его сделать сложный рычаг?

Синан разворачивается и летит обратно ко мне. Я смотрю в его золотистые глаза, каким-то образом ощущая в них присутствие Тахи. Жду, что он свернет, но сокол стрелой летит на меня. Чуть не взвизгиваю, отскакивая, и сокол облетает меня справа. Черные перья колышутся от порыва ветра, и Синан приземляется рядом с сумкой. Я медленно выпрямляюсь, чтобы понаблюдать. Сокол длинным клювом открывает сумку, достает несколько аккуратно сложенных предметов и раскладывает их на траве: связку бумаг, чистое перо, чернильницу. Я округляю глаза, когда Синан развязывает узел и достает лист. А затем когтями и клювом отвинчивает крышечку чернильницы, обмакивает перо и…

– Нет, – выдыхаю я. – Невозможно.

Сокол касается листа кончиком пера и царапает послание. Мгновением спустя Синан поднимает лист в когтях, и я забираю его.

– Умела ли Мера Ураби такое? – читаю я вслух.