Дорога пряности

– Да как ты смеешь так отзываться о моей сестре! – возмущаюсь, но я потрясена обвинениями Фей. Примерно пять месяцев назад я, будучи на вылазке, получила от мамы письмо. В нем она рассказала, что Амира прогуляла занятие и украла флакон розовых духов с базара аль-Аттарин. Парфюмер, друг семьи, навестил наших родителей по этому поводу, и все удалось уладить. Амира вернула флакон, так и не объяснив, зачем вообще его стащила, когда баба с легкостью мог его просто-напросто купить, и парфюмер пообещал сохранить все в тайне. Либо он солгал, либо Амира украла еще что-то, о чем мы не знаем.

– В любом случае, – вздыхает Фей, – твоя тетушка не Щит и никогда им не была. Да и Ведающей мисрой явно недолго пробудет.

Фей запинается, бросая на Таху нервный взгляд.

Меня гложет страх.

– Что это значит?

– Ничего, – отвечает Таха, засовывая свернутую карту в седельную сумку.

– Нет, не ничего, Таха. Что ты не договариваешь?

На его виске бьется жилка. Затем Таха выдыхает:

– Ладно, что ты хочешь знать? О твоей тетушке ходят слухи.

В легких и горле будто прорастают пушистые белые одуванчики, вытесняя воздух.

– Слухи? – пищу я.

– Мол, она узнала, что Афир крадет мисру, за несколько месяцев до того, как об этом стало известно остальным, но не остановила его и не выдала.

– А может, даже помогала, – добавляет Фей с явным ликованием.

Я провожу языком по губам. Они сухие и шершавые, будто песчаник. Что там говорил Кайн в Запретных пустошах? «Афир таки вынес из вашего святилища довольно впечатляющее количество мисры за эти годы». Фраза взметается в памяти, словно копье, и поражает прямо в грудь. Я наклоняюсь вперед, прижимая ладонь к сердцу, которое бешено колотится. Годы… Ох, да помогут мне духи. Мог ли Афир действительно скрываться так долго? А если нет, значит ли это, что… На моей голове будто яростно стискивается обруч, прерывая ход мыслей. Кайн лжет, говорю я себе, а такие, как Таха, Реза и Фей, жаждут лишь того, чтобы мой род пал.

Я выпрямляюсь:

– Ваши попытки опорочить мой род просто смехотворны. Афир крал мисру лишь несколько месяцев, и тетушка узнала об этом одновременно с остальными.

– И, как Ведающая мисрой, именно она определила, сколько же похищено, – замечает Таха.

– Да, и?..

Он разглядывает своего сокола, кружащего высоко в небе над нами.

– И ничего, Имани. Для тебя и таких, как ты, такое всегда заканчивается ничем. Но для всех остальных… – Таха смотрит на меня сверху вниз. – Ты знала, что как-то раз охотник украл из лагеря Щитов единственный мешочек мисры и угодил за это в тюрьму на два года?

Я колеблюсь, внутри все бурлит, словно там вновь течет река.

– Не знала, но, если охотник сознательно лишил Щитов жизненно важной мисры, он заслужил наказание.

– Охотник был несчастным человеком, подверженным приступам безумия.

– Ваша родня, видать, – порывисто бросаю я, хотя понимаю, что говорю ужасные вещи. Но я слишком на пределе, чтобы вовремя прикусить язык.

Реза качает головой, с отвращением отведя взгляд, а вот Таха с пылающей в глазах яростью разворачивает своего коня ко мне.

– Как долго, по-твоему, Афир просидит в темнице? Он крал мисру, делился ею, поставил под угрозу всех нас и нашу клятву Великому духу… уж точно больше двух лет было бы справедливо, тебе не кажется?

– Нет-нет, строгая отповедь и отстранение от службы на месяц куда справедливее, – произносит Реза, а Фей кивает с притворной искренностью.

Все, что происходит в зале Совета, должно там и оставаться. Одно дело, когда Таха узнает то, что там было сказано, из уст отца, но совсем другое, когда он передает сплетни кузену и еще духи весть кому. Мне следовало бы держать рот на замке, не затягивать эту стычку, не усугублять ситуацию, но инстинкт самосохранения слишком слаб и медлителен, а губы уже приходят в движение:

– Хочешь поговорить о предвзятости, Таха? Почему бы тебе тогда не спросить отца, как он стал великим заимом?

– Его избрали.

– Избрали? – Я запрокидываю голову. – Ха! Да, конечно, после того как он натравил свою ораву на старейшин и те силой вынудили их изменить первоначальный выбор. И уж конечно, лишь по милости Великого духа его самые ярые недоброжелатели ушли из жизни.

Лицо Тахи искажается.

– Вот как ты называешь Народное собрание? Оравой?

– С нее станется, – говорит Фей. – Богатым родам не приходится полагаться на Народное собрание, чтоб добиться справедливости.

– Довольно, – предостерегаю я их. Меня лихорадит от ярости, мутит от того, что я не могу и не хочу понимать, кем меня воспитали. – Мы оставим эту дурную тему. Моя тетушка и Ясмин-заим не просто так настояли, чтобы мы ехали медленно и по определенному пути, при галопе стук копыт будет сотрясать землю и выдавать, где мы. Мы же не хотим привлечь внимание Хубаала Ужасного или других чудовищ, которые здесь рыщут.