Дорога пряности

Пока они препираются, я пристегиваю сумку к седлу. Воздух у меня за спиной колышется, и на бок Раада падает тень.

– Как в следующий раз возжелаешь посмотреть, сначала спроси. – Дыхание Тахи щекочет мне ухо. – Человеку твоего положения не пристало подглядывать.

Я вскидываю голову, но Таха уже уходит к своему коню. Я перевожу смущенный взгляд на ремень сумки, но пальцы не слушаются и никак, демон их побери, не могут его затянуть. Таха шутил или был серьезен? И что это звучало в его голосе, самодовольство? Все это время он хладнокровно в упор меня не видел, а теперь ловит, как я с отвисшей челюстью пялюсь на него, как любая другая влюбленная девчонка из Щитов. Если я и собиралась притворяться, что Таха мне не интересен, теперь шанс навеки упущен, и, кажется, Таха это знает.

– Да чтоб тебя, – бормочу я себе под нос.

Ну вот почему я не сумела сдержаться?

– Что это было? – интересуется Кайн, напугав меня свои появлением.

Я припадаю к Рааду, прижав ладонь к бешено колотящемуся сердцу.

– Духи, не делай так больше. Предупреждай, что ты рядом, пожалуйста. И ничего, – буркаю я. – Ничего не было.

Я наконец пристегиваю сумку и присоединяюсь к остальным, которые уже верхом встали в строй и о чем-то болтают. Каким-то образом спустя несколько минут мы с Тахой все равно оказываемся рядом. И он предсказуемо даже не смотрит в мою сторону. На самом деле мне даже кажется, он намеренно этого избегает, что меня вполне устраивает. Я здесь, чтобы спасти брата, а не переживать о Тахе и его мнении обо мне.

Постепенно песок уступает место холмистым лугам, изнывающим от полуденного зноя. Словно по воле вымысла, на горизонте возникает город, очень похожий на те, которые я видела в Сахире, и через равнину к нему ведет широкая дорога.

– Ого, это…

– Да, Дорога пряности, – отвечает Кайн.

Мы едем по ней в противоположном направлении от города. Я оглядываюсь на него, щурюсь, удивляясь, что там живут не сахирцы. Чужаки, они не знают, кто мы, и мы не знаем, кто они. Зато они наверняка думают, что мы вымерли в пустыне тысячу лет назад. И вот она я, на Дороге пряности, прямо как Афир, еду по воплощению той ленты, которую очерчивала пальцем на карте в Запретных пустошах.

Дальше по дороге нам встречается приземистое здание из песчаника с широкими арочными воротами. Рядом с ними беседуют и курят трубки мужчины в белых одеждах и красных куфиях.

– Это караван-сарай, – поясняет Таха, бросив на меня взгляд. – Постоялый двор, где можно разжиться припасами для вьючных животных и усталых путников.

– Да, дома тоже такие есть.

Это меня как раз и смущает. Строения так похожи, здесь и у нас, а эти чужаки – их смуглая кожа разных оттенков, черты лица, наряды, манера говорить и выразительные жесты – пугающе напоминают людей по всему Сахиру. Но этого не может быть, говорю я себе. В них найдется что-то совершенно не такое, неправильное, что выдаст в них чужаков из проклятых земель.

Однако путешествие, которое я себе воображала сущим кошмаром среди варварских пустошей, оказывается на удивление легким сном. Заурядным, как описывал Таха. Так продолжается до тех пор, пока дорога не начинает дрожать от стука копыт. Из-за холма показывается колонна всадников в военной форме, которая движется к нам кентером. И по краям сна тут же растекается гниль.

На лошадях восседают с прямыми спинами надменные мужчины, каких я еще никогда не видела. У них бледная, как у призраков, кожа, обожженная там, где ее опалило солнце. У них глаза холодных оттенков, и они источают неприязнь. Их высокие фигуры защищены сочетанием тонкой кожи и пластинчатых доспехов, на поясах висят смертоносные клинки. Двое мужчин в хвосте несут по длинному шесту, на котором развевается коричневое знамя с белым оленем.

– Это они? – спрашиваю я Таху. – Харроулендцы?

Захватчики, которые так потрясли Афира, что он отвернулся от всего, что знал, и от всех, кого любил.

– Да. Веди себя как обычно, и они, возможно, нас пропустят.

Я стараюсь изо всех сил, но сердце так колотится, что мне сложно удержаться в седле. Солдат впереди поднимает кулак в перчатке и коротко свистит. Колонна переходит на рысь.

– Таха, – начинаю я, невольно повышая голос.

– Успокойся. Я разберусь.

Наши отряды встречаются на дороге. Возглавляющий харроулендцев солдат произносит слово, которое мне уже знакомо: «Стой».

Таха делает нам знак остановиться. Солдат обращается к нему на их грубом, отрывистом языке, и в моей голове всплывает фраза, которой с таким трудом меня обучил Таха: «Назовите себя».