– Отдашь – и я разрешу тебе брать столько хлеба, сколько захочешь, до конца недели.
– Недели? – Я мигом забываю про план и выхожу следом за мужчиной на улицу. – Ты дурак или прикидываешься? Этот кинжал стоит больше, чем вся пекарня…
Он отпихивает меня в сторону очередным столом:
– Не отдашь кинжал – не получишь еды.
Пекарь исчезает в лавке, и от аромата вкуснейшего хлеба у меня сжимается желудок.
– Прокля́тый дурак, – ворчу я. – Кем он себя возомнил, кинжал мой требовать. Да этот клинок, наверное, старше самого Башталя.
Я поворачиваюсь к Амире, и за ее плечом замечаю, как Таха наблюдает за нами, скрестив на груди руки. Я вздыхаю.
– Наверное, придется обойти пятьдесят пекарен, пока найдем хоть кого-нибудь в настроении поделиться, а времени у нас нет.
– Ты права. – Амира утягивает меня за угол. – Поэтому нам нужен отвлекающий маневр.
– Не понимаю…
Сестра цокает языком:
– Ну, пекарь. Ты его отвлеки, а я украду хлеба, пока никто не смотрит.
– Не знаю, Амира, – отвечаю я, переминаясь с ноги на ногу. – Что сказала бы мама, если бы услышала, что я поощряю воровство?
– Я не стала бы предлагать, если б он не выглядел так, будто ему не помешало бы есть поменьше хлеба.
– Ты не знаешь, в каком он положении…
– Я знаю, в каком положении мы. – Карие глаза сестры вспыхивают. – Иногда, чтобы выжить, приходится делать то, что не по душе. Нам нужно есть, верно? Значит, добудем пищу вот так.
Я вспоминаю пословицу, которую услышала от тети, когда мы с ней шли к казармам: «Дерево, что склоняется пред ураганом, простоит дольше». Может, была еще одна причина, почему тетушка приняла назначение Тахи лазутчиком, почему она не выступила против Байека, когда мы получали инструкции. Она распознала в великом заиме тот самый ураган и сочла, что разумнее с ним не бороться. Пока что.
– Ладно, – фыркаю я. – Но скажи честно, дома ты постоянно таким занимаешься?
– Да. Но по большей части не для себя. – Амира выглядывает из-за угла. – Давай, нужно поторопиться. Иди первой, начинай торговаться за кинжал. Следи, чтобы пекарь стоял спиной к столам. Как только увидишь меня…
– Да, да, – бурчу я, поправляя тунику. – Поверить не могу, что в этом участвую.
Я выхожу из-за угла и, миновав двери пекарни, останавливаюсь в нескольких шагах.
– Господин, – окликаю я пекаря, когда тот приближается, шлепая старыми кожаными туфлями по мостовой. Я отстегиваю кинжал от бедра. – Я передумала.
– Да ну?
Пекарь тут же бросает стол и подходит, жадно разглядывая желанную добычу.
Я бросаю взгляд на Амиру. Она подкралась к пекарю сзади, тише призрака, и уже вовсю сует свертки с хлебом и булочками под тунику. В дальнем конце улицы Фей машет руками в какой-то невменяемой попытке нас поддержать. Я прочищаю горло.
– Да, но это очень хороший кинжал. Древний, если точнее.
Я поднимаю клинок так, чтобы ножны заблестели в лучах полуденного солнца. Пекарь потирает толстые, перепачканные мукой руки:
– Насколько древний?
– Ему тысяча лет.
Пекарь испускает такой вздох, что содрогается все его пузо.
– Тысяча? Не такое сказочное число не могла придумать?
Я наполовину вынимаю клинок из ножен:
– Я не лгу. Только взгляните на эту булатную сталь. Качество говорит само за себя. Этот кинжал пришел через битвы с такими врагами, каких вы даже представить себе не можете.
Амира быстро показывает мне большой палец и скрывается за углом.
– Ладно, хватит с меня этих небылиц, – отрезает пекарь. – Сколько просишь?
– Столько хлеба, сколько захочу, на месяц.
– Месяц?! – Пекарь одергивает рубашку. – Разорить меня хочешь?
– В самом деле? – Я резко возвращаю кинжал в ножны. – Что такое месяц в сравнении с тысячелетием?
Я закрепляю ножны обратно на бедре и ухожу, пожимая плечами. Краем глаза я замечаю, как губ Тахи касается мимолетная усмешка, – и от этого расплываюсь в радостной улыбке сама.
– Две недели, последнее предложение! – кричит мне вслед пекарь.
Я машу рукой:
– Всего доброго, господин.
– Да-да, и тебе доброго дня, негодяйка.
23
Амира ждет в переулке, доставая из-под туники добытые свертки.
– Впечатляющий улов, – хвалю я сестру.
Она подмигивает:
– Из нас получилась отличная команда.
Раздаются шаги. Оглянувшись, я вижу Таху и остальных. Они будут здесь меньше чем через минуту, и я упущу шанс затронуть тему.
– Амира, когда ты сказала, что дома крадешь не для себя, о ком была речь?
Она прислоняется к нагретой солнцем стене, покусывая внутреннюю сторону щеки.
– Ну, я упоминала друзей… у них не всегда есть еда или приличная одежда.
Я хмуро сдвигаю брови:
– Ты для них воруешь? Но в Калии все живут в достатке.
– А вот и нет. Ты так думаешь только потому, что у нас все есть.
Амира умолкает, когда мимо нас шаркает растрепанная босоногая женщина. А я думаю о том, как Таха не согласился со мной, что у Калии нет уродливых или неприглядных сторон.
– И все относительно, – продолжает Амира. – Мы в Сахире гораздо счастливее, чем здешние люди.
– Да, я начинаю это понимать, – бормочу я. – Но почему ты воруешь для друзей?
– В отличие от них, если меня поймают, мне ничего не будет, – отвечает сестра.