Дорога пряности

Я вытираю с подбородка желчь и выпрямляюсь, хотя от того, чтобы рассыпаться, меня удерживает лишь страх.

– Я думала спасти тебе жизнь.

Что правда лишь наполовину. Я поддалась порыву, который не сумела сдержать, порыву, который я понимаю, но боюсь принять.

Таха вжимает меня в стену, схватив за грудки:

– Я не просил меня спасать, Имани. Я сносил побои и похуже. Послушай меня хорошенько: если хочешь жить, то больше никогда ничего подобного не делай. Все ясно?

Мы смотрим друг другу в глаза. В его, зеленых, таится смертельно опасное обещание, которое я не осмеливаюсь подвергать испытанию, хотя, боюсь, однажды это случится. Неужели Таха был прав на мой счет? Он, как клялся, заботится о благополучии нашего народа в ущерб собственному, и я думала, что я тоже. А теперь кажется, будто я ошибалась. Доказательством тому служит солдат, истекающий кровью на мостовой у наших ног. И теперь еще один опасный человек знает, что мы с ним, вероятно, никогда не поладим – что, какие бы слова ни слетали с моих губ, моя рука будет действовать независимо.

Клинок следует за велением сердца.

Сзади доносится низкий грохот. Конские копыта.

– Прокля́тые солдаты, – рычит Таха, оттолкнувшись от меня. – Бегите, пока мы сами на эшафот не угодили.

24

Мне тяжело двигаться, мои ноги – лозы, которые вросли в щели между булыжниками мостовой. Таха гаркает приказы остальным.

– Разделяемся. Амира, ты налево и обратно через площадь. Солдаты не станут искать одинокую девушку. Реза, Фей, давайте прямо, попробуйте в обход. Я заберу Имани. – Он хватает меня за запястье. – Возвращайтесь к конюшням и, когда будет безопасно, уходите. Если выберетесь из Башталя, ждите у Дороги пряности, высматривайте остальных. Вперед. – Таха встряхивает меня. – Шевелись!

Я выхожу из оцепенения лишь потому, что меня обнимает Амира.

– Скоро увидимся, – говорит сестра. – Будь осторожна.

Она разворачивается и бежит за угол, храбро отправляясь навстречу судьбе, которая мне не ведома и над которой я не имею власти.

Я направляю кинжал на Кайна, но тот исчезает еще до того, как я успеваю ему приказать. С другого конца переулка раздаются вопли. Я успеваю заметить солдат верхом, и Таха тут же утаскивает меня в следующий переулок. На бегу Таха свистит, в ответ доносится пронзительный крик, и мгновением спустя высоко в небе над нами появляется Синан. Мы несемся за угол и врезаемся в женщин, несущих ткани.

– Тьфу, смотри куда прешь! – возмущается одна из-под груды белого полотна.

– Простите.

Таха вскакивает на ноги, дергает меня следом. Волочет за собой, словно сорвавший с места экипаж. В Тахе почти метр девяносто, и он сложен как жеребец, но я весьма вынослива. В тот же день, когда Афир узнал, что я хочу стать Щитом, он начал делать из меня воина. Он учил меня сражаться, бегал со мной по городу. Я опускаю подбородок к груди и работаю ногами, медленно и ровно дышу. Увидев, что я не отстаю, Таха отпускает мою руку, и теперь мы два копья, пронзающие мир. Люди отскакивают с нашего пути, кто-то сыплет проклятиями, кто-то даже удивленно смеется. Скользящий по небу справа Синан вновь издает крик.

– Сюда. – Таха направляет меня влево.

Мы огибаем крутые повороты переулка и ныряем в ленивую толпу. Проталкиваемся, затем несемся по оживленной улице, едва увернувшись от повозки. Меня хлещет собственный плащ, порядком струхнувший возница вопит на нас во всю глотку.

– Стоять! – кричат сзади на харроутанге.

Мы ныряем в переулок, где рабочие поднимают поперек дороги деревянную балку. Завидев нас, они застывают, словно зайцы, на которых нацелился охотник.

– Не тормози, – пыхтит Таха.

Мы дружно перемахиваем через балку, приземляемся и снова мчим. Синан кричит, предупреждая о чем-то слева. Мы сворачиваем вправо, бежим по длинной узкой лестнице и попадаем прямиком к солдатам.

Я их еще не вижу, но слышу, как они несутся к нам с другого конца улицы. Мы в ловушке. Слева – веранды чьих-то домов, окна и двери закрыты. Справа – несколько маленьких торговых зданий, но одно выделяется. Узкое и трехэтажное курительное заведение, судя по вывеске. За окнами развеваются шелковые занавески, звучит смех и доносится манящий, густой аромат черного кофе. Дорога у входа уставлена столиками, и все они заняты молчаливыми, пристально глядящими на нас харроулендцами.

Я, проехавшись по брусчатке, останавливаюсь перед ними:

– Что теперь, Таха?

Он смотрит на людей, по его лицу стекает пот. Глаза – две стеклянные зеленые пуговицы, полные бездумного страха, как тогда, в Долине. Крики солдат звенят уже у подножья лестницы.

– Тьфу, пропасть, нам надо убраться с улицы, – говорю я и, схватив горячую руку Тахи, врываюсь в двери заведения.

Посетители вскрикивают, стулья скрипят по половицам, позвякивают кофейные чашки на подносах, вода в кальянах перестает бурлить. Вперед выскакивает подавальщик-башталец в шелковых шальварах и жилете и машет руками, чтобы нас прогнать.

– Вам сюда нельзя!

– С дороги!