Дорога пряности

Рев ветра заглушает рвущийся из легких крик. Я падаю камнем и, вытянув ноги, вхожу в воду. Погружаюсь в теплые бурлящие глубины. Мысли утихают, расслабляется тело. Меня тяжелым одеялом окутывает умиротворение, за которым быстро следует непреодолимое желание отдохнуть. Веки уже смыкаются, как вдруг во мраке что-то мелькает. Рыба. Ничего страшного. Мне нужно поспать.

Еще одна мысль пронзает усталый мозг. «Крокодил», – шепчет она.

Я резко распахиваю глаза, пытаюсь разглядеть блеск острых зубов, готовых в меня вонзиться. Но хищника нет, лишь нити цвета и света, свитые вместе рукой швеи этого мира. Из них сплетается призрачный образ моего бабы, но моложе. Он стоит по пояс в пруду в лесистом оазисе Жофаль, который мы посетили, когда мне было семь. За бабой видно маму, она сидит в тени дерева и читает Амире сказку, пока Афир тычет палкой между камнями. Откуда-то доносится мой собственный голос, тихий, испуганный:

– Я боюсь нырнуть с головой, баба.

Его темные глаза полны нежности, а из-за его плеча мне улыбается мама.

– Ничего не бойся, Имани. Мы здесь, с тобой. Я обещаю, мы не позволим тебе утонуть.

Изо рта вырывается пузырек воздуха. Я корчусь, грудь затапливает жаром, горло сжимается, жаждая хоть глоток воздуха. Вот-вот вдохну. И утону.

Я запрокидываю голову навстречу солнечному свету, который заливает поверхность воды, отталкиваюсь ногами, борясь с болью и усталостью, отплясывающими в моих конечностях смертельный танец. Я сосредотачиваюсь лишь на солнце – том самом солнце, что согревает всех, кого я люблю. Я не могу их подвести.

Я вырываюсь на поверхность и в перерывах между приступами кашля жадно глотаю сладкий воздух. Ошеломленные солдаты все еще на крыше, но они не замечают, что я выжила и что река благополучно уносит меня все дальше от них.

* * *

Река сужается за поворотом, где в нее спускается водосток. Я выбираюсь, радуясь, что солнце еще не совсем скрылось и греет мое дрожащее тело. Отбрасываю в сторону промокший плащ, распускаю растрепанную косу и падаю на каменистый берег.

Постепенно осознаю все случившееся, и облегчение, что прыжок не стал смертельным, столь велико, что я начинаю рыдать. И я не знаю, где Таха. В последний раз я видела его, когда мы летели с крыши. Слезы текут все сильнее, я вся содрогаюсь от внезапно, нежданно накатившего горя. Быть Щитом означает рисковать, и все обучение было выстроено так, чтобы примирить меня с этим, но пережить гибель собрата по оружию в действительности – совсем другое дело. Никакие разговоры, никакие книги не сумели бы подготовить меня к тому ужасному потрясению, которое выворачивает мне грудь наизнанку прямо сейчас. Я отчаянно ищу утешения, твержу себе, что лью слезы из-за Тахи – ненавистного, самодовольного Тахи, который не заслуживает моего сочувствия, – но ни лучше, ни легче не становится. Лишь хуже, если уж на то пошло, ведь теперь я понимаю, что, несмотря на все его недостатки, я о нем… забочусь. Это я виновата, если он утонул. Я ослушалась его приказа не вмешиваться. Я вынудила и его ослушаться собственного приказа и помешать солдату меня ударить. Из-за одного этого поступка все и случилось.

Я закрываю лицо ладонями, защищая мокрые глаза от солнечного света. Что я могла сделать по-другому? Таха велел бы мне уйти, бросить ту женщину на произвол судьбы, которую ей уготовил солдат, но я больше не уверена, способна ли на такое. Даже если бы я перенеслась в прошлое, обладая знанием, что за всем последует, я бы все равно метнула кинжал. Я бы все равно попыталась вмешаться, потому что в глубине души чувствую: это правильно. Именно это бы поощрили родители и тетушка. Такова истина, и, какой бы тяжелой она ни была, она всегда должна восторжествовать независимо от правил, которым она противоречит, и лживой истории, которую она переписывает. Афир был прав, истина – шип, а не роза. А может, прав и Байек: если крепкое сложение означает бесчувственность, то, думаю, мне его и правда недостает.

Звук кашля заставляет меня сесть. Из воды выбирается юноша, промокшая туника и шальвары липнут к жестким изгибам мощного тела.

– Таха! – восклицаю я, вскакивая на ноги. – Хвала духам, ты выжил! Я так волновалась!

Облегчение слишком велико, оно не оставляет места беспокойству, что я раскрываю Тахе истинные чувства. Я подбегаю и, не задумываясь, бросаюсь ему на шею. И вместо того чтобы оттолкнуть, он притягивает меня к себе и целует.