Дорога пряности

– Веришь ты мне или нет, но я говорю это для твоего же блага. – Таха окидывает меня серьезным взглядом. – Нельзя вмешиваться ни при каких обстоятельствах. Главное правило лазутчика. Ты побывала на другой стороне Песков, и создать лазутчиков было идеей в первую очередь твоей же тетушки. Так что начинай вести себя подобающе. Мы невидимые наблюдатели на задании, ты понимаешь?

– Да. – Я киваю, пусть в это же время мною пытается овладеть сильное чувство, которому я не могу дать имя.

Но Таха прав. Я должна оставаться разумной. Кем бы ни были чужаки, я не смогла бы остановить казнь, как не могу остановить империю Харроуленд. А что я могу, так это держать страшную угрозу подальше от моего народа. Я могу найти брата и вернуть его из этого гнусного места домой. Я могу следить, чтобы он больше никогда не сотворил ничего, способного бросить тень на наше обещание Великому духу, а также мир и безопасность, за которые мы так долго боролись.

– Хорошо, – заключает Таха, когда мы сворачиваем за угол.

Солдат-харроулендец прижимает местную женщину к стене. Одной рукой он стискивает испуганное лицо несчастной, а другой скользит вверх по ее бедру. Мне не нужно знать чужой язык, чтобы понять, что я вижу. Солдат поворачивает голову в нашу сторону, тяжелый взгляд подначивает вмешаться и получить по полной. В глазах женщины читается мольба.

Таха смотрит то на нее, то на него. Каким бы непреклонным мгновение назад Таха ни был в своей вере, что беды чужаков нас не касаются, в нахмуренных бровях и стиснутых челюстях читается мучительная попытка принять решение, в напряженных плечах – сомнение. Таха прочищает горло, и это само по себе будто причиняет ему боль.

– Да здравствует король Глэдрик, – натянуто произносит он на харроутанге.

Солдат расслабляется. Он ждет, пока Таха пройдет мимо с Фей и Резой. Мы с Амирой не двигаемся с места. Кайн почти невесомо касается моей руки, заставляя вздрогнуть. Я забыла, что он с нами.

– Ну что, Гроза? – шепчет джинн мне на ухо. – Сколько разговоров о милосердии Великого духа. А что до твоего милосердия? Неужто не дашь свершиться правосудию?

В моей крови пульсирует волшебство. Солдат сразу замечает неладное и обращается ко мне на своем языке.

– Имани, – предостерегает Таха.

Я смотрю на него через переулок, сердце бешено колотится в груди. Я пытаюсь заставить себя подчиниться и мысленно повторяю слова Тахи, сказанные мне только что, но они утратили былую силу.

Разгневанный неповиновением солдат отталкивает женщину, направляется ко мне и заносит кулак для удара.

Таха вдруг подбегает обратно и встает между мной и солдатом, случайно его оттолкнув. Харроулендец оступается, обгорелое под солнцем лицо искажает гримаса ярости. Таха поднимает раскрытые ладони, торопливо извиняясь. Но лишь больше выводит солдата из себя. Он бьет Таху в лицо. Мы с Амирой бросаемся в стороны, Кайн отступает на шаг. Реза и Фей напряженно наблюдают, застыв у другого конца переулка.

Таха, дернувшись, одной рукой прикрывает разбитую губу, из которой хлещет кровь, вторую снова поднимает в попытке умилостивить солдата. Но тот не желает ничего подобного, тот желает драки. Солдат снова бьет, и Таха падает на колени.

– Прекратите! – вскрикивает Амира.

– Давай! – рявкает харроулендец с распростертыми руками.

Он хочет, чтобы Таха ответил, дал вескую причину вздернуть его на эшафоте рядом с Лейлой. Но Таха отказывается сдаваться, подчиняться условиям мира, который не признает.

Солдат пинает его по ребрам, опрокидывая на бок. Что-то во мне обрывается. Я не могу стоять в стороне, не могу допустить, чтобы жестокость этого солдата осталась безнаказанной как по отношению как к Тахе, так и к той женщине или кому угодно, своему или представителю чужой страны за десять тысяч пустынь отсюда. Мы все люди, и мы все заслуживаем доброты.

Солдат заносит ботинок, целясь Тахе в голову. Мой клинок сам влетает мне в ладонь.

– Сюда! – кричу я на харроутанге.

Солдат застывает, глядя, как я вскидываю руку и бросаю кинжал. Сквозь мою ладонь в него струится волшебство. Кинжал вращается с грозным гулом. Яркий бело-голубой свет, вспыхнув, превращает его в меч, который пронзает плечо солдата насквозь. Кончик клинка выходит из спины, на мостовую брызжет кровь. Вскрикнув, солдат падает, бьется головой и вдруг становится тряпичной куклой, безвольно раскинувшейся на земле.

– Боги милостивые! – Местная женщина отшатывается, вереща во всю глотку.

– Да зачем ты… – начинает Фей.

Подбежав, я выдергиваю меч из тела солдата и вкладываю в ножны уже как кинжал. От вида багровой лужи, которая расползается вокруг харроулендца, у меня сжимается желудок. Рана в плече куда серьезнее, чем я хотела нанести, и от удара головой солдат лишился сознания. А может, даже умер. Я убивала множество существ, принимавших людской облик, но настоящего человека – никогда. Я разворачиваюсь, и меня рвет в канаву.

– Зачем ты это сделала? – Таха сзади подходит. – Предупреждал же, не вмешивайся. Говорил, чтоб тебя! Ты использовала при них волшебство! О чем ты только думала?!