Дорога пряности

И снова мне вспоминаются слова Тахи о том, что Афиру не придется нести такое же наказание за кражу мисры, как другим. Песчаный фундамент подо мной расшатывается еще немного.

Я качаю головой:

– Как ты перешла от чтения сказочных историй к воровству для бедных?

– Легко. В этих историях говорится о людях, которые защищают других и заботятся о них, даже ценой великих потерь для себя. Я устала лишь читать…

– И сама захотела стать такой, – осознаю я вслух.

Сестра тепло улыбается, а потом, когда к нам приближаются остальные, поднимает свертки.

– Этого достаточно?

– М-м-м. – Фей прижимает сверток со сфихами[6] к носу и вдыхает аромат пряного мяса в тесте. – Восхитительно. Большое спасибо, Амира. Похоже, я была неправа, назвав тебя зловредной воровкой. Ты, выходит, щедрая воровка.

Амира закатывает глаза, хмыкая на пару с Резой. Не будь я в раздрае еще до того, как услышала из уст Фей искреннюю благодарность Амире, то сейчас бы совсем развалилась. Все, в чем я когда-то была уверена, рушится прямо у меня на глазах.

Таха со всей серьезностью прячет еду в сумку и ведет нас дальше, к общественному колодцу, где мы наполняем фляги водой. На обратном пути Таха избавляет нас от необходимости вновь смотреть на эшафот, и мы возвращаемся к конюшням по тихим улочкам, наслаждаясь последними лучами солнца.

– Я предупреждал, будь осторожна, – говорит мне Таха.

Мы идем бок о бок впереди, а Реза, Фей и Амира мирно болтают сзади.

– Здесь нельзя говорить и делать все, что захочешь. Шпионы выискивают в толпе инакомыслящих, которых схватят и будут пытать. До харроулендцев они работали на правителя-торговца, о котором говорил твой демон. Теперь колонизаторы платят им за то же самое.

Предостережение напоминает мне об ужасе на лице Лейлы, когда ей на шею накинули петлю. Холодная рука смерти явилась требовать свое. Я думаю о людях на рынке, которых я поначалу сочла безучастными. Но они делают все, что в их силах, стараются жить так хорошо, насколько это возможно под железным кулаком захватчика. Что, если это не они закрывают глаза на несправедливость, творящуюся вокруг, а мы?

– Тебя никогда не тревожило, что здесь живут люди, а мы в Сахире ничего о них не знаем?

– Нет. Теперь ты знаешь и видишь, как это на тебя повлияло, – отвечает Таха. – На площади ты собиралась совершить нечто безрассудное.

– Не собиралась, – вру я. Да как он вообще понял? – Значит, считаешь, что с той девушкой поступили по справедливости?

Таха бросает на меня суровый взгляд:

– Нет. Но нам нельзя ввязываться в здешние дела. Ты сама сказала. Великий дух вверил нам Сахир, а не Алькибу, и наш долг – хранить Сахир и наш народ от этой жестокости. Твой брат либо не понял этого урока, либо на него наплевал.

– Неужели алькибанцы и сахирцы такие разные, Таха? – Мне стоило бы захлопнуть рот. Я балансирую на опасной грани, где вот-вот ляпну нечто неподобающее, но слова так и льются рекой: – Нас учили, что чужаков нужно бояться, избегать, и тут вдруг они почти неотличимы от нашего народа. Да, они не владеют волшебством, но как нам определить, что они бы с ним сделали, если мы его им не даем?

– Не нашего ума дело определять то, что уже сотворил Великий дух, – говорит Таха, и его щеки заливаются краской.

– Так сказал древний Совет. Великий дух обратился к ним напрямую, когда даровал им дерево мисры.

– Да, и Великий дух велел защищать мисру и Сахир как от чудовищ, так от чужаков, – произносит Таха твердо, словно зачитывая отрывок из книги.

– Но что, если они солгали о разговоре, о том, что им наказали? – настаиваю я. – Это же просто. Никто бы не стал разбираться. Совет мог сказать все, что в его интересах.

– Но они этого не сделали. – Таха останавливает меня, положив ладонь мне на плечо. – Послушай меня внимательно, Имани. Ты потрясена увиденным сегодня, оно сбивает тебя с толку. Но ты знаешь нашу историю и наши верования. В Сахире ты с полной убежденностью говорила, что не согласна с действиями брата.

– Тогда я не знала того, что знаю сейчас, – бормочу я, но Таха меня обрывает.

– По эту сторону наших границ для нас нет ничего. Города, не города, народы, не народы – это не наш мир. Мы к нему не принадлежим, и ты не должна этого хотеть. Наше место и наше волшебство – в Сахире. У нас, как у Щитов, есть долг.

Долг, вечно он про долг и правила. И я должна быть такой же. Мы идем дальше, я тупо смотрю вперед, на нищего старика, стоящего на коленях и держащего морщинистые руки над головой. Таха говорит так, как говорила я сама раньше, до того момента, когда прибыла сюда и увидела нищету и насилие. Неужели он может лицезреть казнь и остаться невозмутимым? Скорее наоборот, это лишь укрепило его преданность учению Совета. А вот я готова склониться в противоположную сторону. Не это ли случилось с Афиром? Может, Амира права, и нашего брата никто не водил за нос – может, он увидел истину, и совесть не позволила ему отвернуться. Но я не могу в это поверить, ведь тогда я пропала. Я дала клятву Великому духу, Щитам, своему народу. Чувства не должны брать надо мной верх.