Дорогой Эван Хансен

Я тяжело вздыхаю:

– Знаю. Просто он не мог сообразить, как сказать тебе все это… Он был твоим большим фанатом. Самым большим твоим фанатом. Он знал, как ты великолепна.

Ее глаза смотрят в мои.

– Ты так прекрасна, Зо.

Нос в веснушках.

– Я даже не могу выразить это.

Блестящие волосы.

– Я говорю правду.

Розовые губы. Улыбаются мне.

– Ты – все.

Я чувствую их. Они даже мягче, чем я представлял.

Ее рука на моей груди, отталкивает меня.

– Что ты делаешь?

– Я не… Я не хотел… Я так…

Не могу выговорить ни слова. Какого черта я вытворяю?

Она отшатывается от меня, лоб наморщен, смотрит, изучает.

– Прошу прощения. Я не имел в виду…

– Ужин готов, – кричит снизу Синтия.

Я вижу гнев, смущение, боль Зо, эти чувства обрушились на нее одновременно, и все из-за меня.

– Скажи им, я не буду ужинать.

Она исчезает в дверях прежде, чем я успеваю остановить ее. Прежде чем могу исправить свой новый косяк.

* * *

Что ты сделал?

Это плохо?

Ты пытался поцеловать Зо Мерфи.

На кровати ее брата.

После его смерти.

Это выглядит действительно из рук вон плохо в такой вот формулировке.

Грейпфруты.

Твои яйца размером с грейпфруты.

Как ты можешь ходить

с ними в штанах?

Я не собирался этого делать.

Просто так получилось.

Я просто поддался моменту. Казалось, она, мы… Казалось, что-то между нами происходит. Когда я наклонился к ней, у меня отключились мозги, и мое тело действовало само по себе, словно нас притянуло друг к другу.

Не знаю, как долго я сидел на кровати Коннора, пока Синтия не появилась наверху и во второй раз не сказала, что ужин готов. Могло пройти две секунды, могло – двадцать минут. Я хотел было выпрыгнуть в окно. Всего второй этаж. Я бы выжил. Я падал и с большей высоты. Исчезнуть в ночи и никогда не оглядываться.

Каким-то образом я принудил себя встать с кровати, спуститься вниз и сесть за стол. Зо не появилась, и я предположил, что она неважно себя чувствует.

За домашней едой, какую мне никогда не приходилось есть дома, Синтия спросила, нашел ли я еще что в письмах. Лэрри, похоже, пришел от этого в раздражение. Пока они пререкались, я напомнил себе, что нельзя упускать шанс признаться во всем. По крайней мере, я сделаю это не в присутствии Зо, что станет для меня небольшим, но значимым облегчением. Мне отчаянно хотелось поставить все точки над i. Мой живот казался мне горячим комком нервов. И так продолжалось целую неделю. Я не мог больше этого выносить. Но чтобы покончить со всем этим раз и навсегда, я должен был совершить храбрый поступок. И здесь мой план рухнул. Я не храбрый. Храбрости во мне совершенно нет.

Не быть храбрым – так же легко, как дышать. Вот как я все провернул: сначала отрицательно покачал головой, а затем сказал:

– Я ничего не нашел. – И все. Момент был упущен. Родители Коннора перевели разговор на другую тему, и я не возражал. Не помню, что это была за тема. Это вряд ли имеет значение. В конце концов мы вернулись к Коннору. Они задавали вопросы. Я отвечал то, что, как мне казалось, они хотели слышать. Что, по моему мнению, заставило бы их почувствовать себя счастливыми.

Мне бы хотелось, чтобы кто-то сделал то же самое для меня.

Глава 13

В автобусе по пути в школу я написал новое письмо для доктора Шермана:

Дорогой Эван Хансен,

Сегодня будет хороший день – обещают, что обойдется без дождя, и это хорошо: мне не придется класть в рюкзак зонт, и он окажется немного легче обычного.

С самыми добрыми пожеланиями,

Я

Письмо короткое и ничем не примечательное, но основывается на реальном факте. Если доктор Шерман спросит меня о нем на нашей сегодняшней сессии, я, по крайней мере, смогу указать на то, что написал чистую правду.

Мне надоело быть амбициозным. Джаред не прав – мои яйца не грейпфруты. Если размер яиц соответствует уверенности в своих силах, тогда они у меня наименьшие из возможных, хотя я и считаюсь мужчиной. Мои яйца – зернышки мака.

Прошло четыре дня с тех пор, как я попытался поцеловать Зо Мерфи. То есть поцеловал.

Все произошло очень быстро, и она не ответила на поцелуй, но все же это было. Лучше бы не было, но ничего уже не поделаешь.

Это мой третий поцелуй, хотя первые два едва ли можно счесть таковыми. А ведь я достаточно взрослый, чтобы водить машину, сдавать кровь и получить паспорт. Когда я думаю об этом, на меня нападает депрессия. В первый раз я поцеловал Родин, жившую в одноэтажном доме через дорогу. Это случилось в их бассейне. Наш поцелуй напоминал клевок, быстрый, как молния, скорее забавный, чем какой-либо еще, просто и ей, и мне хотелось изведать, что это такое. Второй поцелуй я получил от Эми Бродски, когда мне было десять лет. Она как-то наклонилась ко мне на перемене, и я мгновенно влюбился в нее, а потом увидел, как она проделала то же самое с двумя другими мальчиками на протяжении двух недель.