Наши сообщники согласились, чтоб я к тебе писал в сих выражениях. Но поскольку они не знают тех букв, которыми мы переписываемся; то я им прочел мое письмо. Они его одобрили, и по собственному своему желанию подписали имена свои. Я поспешаю к тебе отослать мое письмо, опасаясь быть предупрежденным какою ни есть худою твоею выдумкою.
Белтон, Мовбре, Турвилль.
П. П. В сию минуту принесли мне твои два письма. Однако я нимало не переменяю своего мнения и ничего не уменшаю из усердных моих просьб в ее пользу, не смотря на то отвращение, которое она ко мне ощущает.
ПИСЬМО CLXIII.
Судя по тому затруднению, которое я имел изъяснить тебе мои виды, мои намерения и предприятия относительно сей удивительной девицы, весьма странно, что ты оказываешь столькое усердие в ее пользу, когда я еще не учинил ни опыта ни покушения, и что сам, в одном предшествующем письме, подал ты мнение, что можно получить выгоду из того состояния, в коем она теперь находится, и что не невозможно ее преодолеть.
Большая часть твоих разуждений, а особливо те, кои касаются до различия тех удовольствий, кои могут приносить добродетельные и распутные женщины, более сообразны тем минутам, которые последуют за опытом, нежели тому времени, которое тому предшествует.
Я согласен с Стихотворцем и тобою,,,что утешительные сладострастия суть те, которые делятся произвольно.,, Но можно ли сему статься, чтоб хорошо воспитанная женщина при первом нападении сдалась? Или я сам должен преклониться на ее волю? Я увернн, что должен преодолеть великие затруднения; из чего и заключаю, что должен употребить в оных хитрость. Может быть необходимость потребует присовокупить к тому несколько жестокости. Но препятствия могут быть послаблены ее согласием. Можно избежать и сопротивления. Кто знает, не станут ли ослабевать сопротивления в первом покушении до того, что наконец покорность ее учинится произвольною? Сие-то самое обстоятельнее объяснить должно. Я видал много птиц не клюющих корму, и умирающих с печали, когда бывают пойманы и посажены в клетку; но я еще никогда не видал столь глупой женщины, которая бы сие сделала. Впрочем я довольно слыхал, как сии дорогия особы проклинают жизнь свою в таких обстоятельствах. Но женщину нельзя сравнить с птицею поскольку она имеет более чувствований, нежели птица. Однако мы должны признаться все, что птицу гораздо труднее поймать, нежели женщину.
И так, Белфорд, не говори о сем более, знаю ли я, не может ли дорогая моя птичка мало помалу ко мне привыкнуть, и не доведена ли будет со временем до того, что станет жить столь же довольна собою как и многие другие, коих я доводил до сего же состояния, а некоторые из них, по правде были чрезвычайно дики.
Но я познаю главную побудительную твою причину в той пылкости, с которою ты принимаешь участие в делах моей любезной. Я знаю что ты имеешь переписку с Милордом М… которой уже весьма давно с нетерпеливостью желает видеть меня бракосочетавшимся: и ты хочешь выслужится по средством моего брака у сего старого подарою одержимого дяди, в том намерении, чтоб взять за себя замуж одну из его племянниц. Но думаешь ли ты, чтоб мое согласие было тебе бесполезно и разве я не опишу тебя девице Шарлотте уведомляя ее о том стыде, которой ты причиняешь всему ее полу, когда меня спрашиваешь, думаю ли я, чтоб, покоривши прелестнейшую в свете женщину, считал, что плод победы соответствует затруднению? И так, думаешь ли ты, чтоб чувствительная женщина почла извинительным того презрительного человека, которой предлагает такой вопрос, или того, которой предпочитает победу изящной женщины всем в жизни сей удовольствиям? Не знал ли я добродетельную госпожу, какою по крайней мере она себя считала, которая во всю свою жизнь ненавидела человека за то единственно, когда он осмелился сказать, что она более уже не в летах нравиться?
Но еще повторяю о том, что касается до плода победы. Охотник, гонящейся за лисицей, не подвергается ли всяким усталостям, дабы токмо поймать зверя, которой ни для него ни для собак его не годен? И во всех благородных охотах, не более ли почитается увеселение нежели дичина? И так почему ж мог я подвергнуться твоему суждению, а женский пол оскорблениям, за мою терпеливость и неутомимость во всех благороднейших охотах, и за то что бесп
Научись от своего начальника впредь поступать гораздо с величайшим уважением с тем полом, которой составляет утехи и главное увеселение нашего пола. Я опять примусь за перо сего же вечера.
ПИСЬМО CLXIV.
Ты справедливо меня почитаешь хитрейшим из всех человеков. Сие то составляет мое тщеславие, и я чистосердечно тебя за оное благодарю. Я познаю в тебе весьма хорошего судию. И так моя гордость столько тем возвышается, что я почитаю себя обязанным заслужить от тебя почтение. Впрочем, желаешь ли ты, чтоб я начал раскаяватся в смертоубийстве прежде, нежели то учинил?