Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

Он весьма долгое время о сем говорил. Ты можешь знать, любезная моя, что он подавал мне много предметов к противоречию. Я ни в чем его не щадила. Но бесполезно бы было повторять тебе все сии подробности. Ни единое из его предложений, сказала я ему, ни о чем другом не могло меня уверить, как о его гордости. Я откровенно ему призналась, что я столько же имею оной, как и он, но совсем другого роду: я к тому присовокупила, что еслиб он имел в себе хотя малейшую часть истинной гордости, достойной его породы и состояния; то скорее бы пожелал возбудить оную и во мне, нежели ее порицать и жаловаться на оную: что она принуждала меня почитать за подлость не признаваться в своих правилах, когда с некоего времени я избегала всякого с ним разговору, и когда я отказала в посещении г. Меннелль, дабы не поминать о тех пунктах, коих решение состоит не в моей власти пока не получу ответа, коего я ожидаю от моего дяди, на конец я сказала: правда, что я старалась его испытать, в надежде приобрести его ходатайство, дабы примириться с моею фамилиею на тех договорах, которые я ему предложила.

Он не знает, отвечал он мне, смеет ли меня спросить, какие были те договоры; но ему весьма было легко отгадать оные, и также судить, какое должно быть первое мое пожертвование. Однако я бы позволила ему сказать, что чем более бы он удивлялся благородству моих чув-твований вообще, и особенно той истинной гордости, которую я ему изъяснила; тем менее желалъбы он, чтоб она поставляла меня превыше покорности, кою я оказывала тем непримиримым людям, равно как и он меня побуждает лишать его своего снисхождения.

Долг природы, г. мой, есть мне законом оказывать ту покорность, в коей вы меня укоряете. Отец, мать, дядья, суть те, коим я должна оказывать сию преданность. Но пожалуйте, г. мой, что бы вы сказали о том что называется благосклонностью и снисхождением? не ужели вы уважите то, что заслужили от них и от меня?

Увы! что я слышу, вскричал он? по толиких их гонениях! по всем том, что вы претерпели, и чего позволили мне надеяться! мы говорили о гордости, позвольте вас спросить, сударыня, какая бы была гордость такого человека, которой бы уволил любимую им особу от труда почтить его некоею склонностью и предпочтением? Какая былаб любовь?…

Любовь, г. мой! Кто говорит о любви? Не так ли мы друг с другом поступаем, как вы заслуживаете? Не ужели я вам когда ниесть намекала или спрашивала что нибудь такое, которое бы походило на любовь? Но сии споры никогда не кончатся, если и тот и другой столь беспорочны… И столь много думают о самих себе…

Я не почитаю себя непорочным, сударыня: но… Но что, г. мой! не ужели всегда будете вы прибегать к тонкостям? и стараться искать извинений? Будете ли делать мне обещания? и какие обещания, г. мой? обещания быть впредь таким, что должно бы было краснеть, не будучи всегда оным?

Боже мой! прервал он, подняв глаза к небу, еслиб и ты столь же был строг…

Очень хорошо, прекрасно, возразила я с нетерпеливостью: для меня довольно приметить, сколько различие наших мнений показывает, свойства наши. И так, г. мой…

Что хотите вы сказать, сударыня…? Вы смущаете мое сердце! [В самом деле его взоры казались мне столь дики, что я едва от страха не упала.] Что вы скажете?

Должно решиться, г. мой, не сердитесь; я не инное что, как девица во многом весьма слабая; но когда дело идет о том, чтоб быть такою, какою должно, или быть недостойною жизни, то я не сомневаюсь, чтоб не имела благородного и непреодолимого духа, дабы совершенно отречься от всего другого, выключая учтивости. Вот, что вы можете получить с моей стороны, и тем удовольствовать свою гордость; я никогда и ни чьею женою не буду. Я довольно узнала ваш пол. Я также не менее вас то знаю. Девство единым будет моим выбором, а вам я оставлю вольность следовать вашему.

Что я слышу! какое равнодушие, вскричал он пристрастным голосом! но сие еще хуже и равнодушия. Я прервала его речь. Хоть равнодушие, если вам так угодно называть оное; мне кажется, что вы никаких других чувствований от меня не заслуживаете. если же вы о том судите иначе; то я оставляю сие на вашу волю, или по крайней мере вашей гордости, меня ненавидеть. Дражайшая, дражайшая Кларисса, ухватив с великим жаром мою руку! Я вас заклинаю быть единообразнее в своем благородстве. Уважения, учтивости, сударыня, уважения! Ах! пожелаете ли вы довести до столь тесных пределов такую страсть, как моя?

Такая страсть, как ваша, г. Ловелас, конечно заслуживает быть стесненною в ее пределах. Мы один другого обманываем в том мнении, которое о том имеем; но я весьма сомневаюсь, чтоб ваша душа способна была стесниться и распространиться столько, сколько нужно было дабы вам учиниться таким, как бы я того желала. Подымайте сколько вам угодно, руки и глаза к небу, с сим притворным молчанием и знаками удивления. Что они значат? К чему бы они могли меня принудить, если мы не родились один для другого.