Читаем Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов полностью

Вы говорите о великодушии, г. Ловелас, вы говорите о справедливости, сказала я ему; может быть не рассудя о силе сих двух слов, в том смысле, в котором вы их употребляете. Я хочу вам изъяснить что есть великодушие в том смысле, в коем я оное принимаю. Истинное великодушие ни мало не ограничивается на денежных щедростях. Оно превосходит учтивство; оно предпочитается добродушию, честности и справедливости; поскольку все те качества суть единый долг, от коего ни одно создание не может быть изъято. Но истинное великодушие есть величество души; оно побуждает нас делать нам подобным более, нежели и самая строгость от нее требовать может. Оно обязует нас вспомоществовать с великим рачением тем, которые имеют нужду в помощи, и даже предъупреждать их надежду или ожидание. Великодушие, г. мой, не позволит никогда изящной душе навлечь сомнение на честные и благодеятельные свои намерения, и также никого не обижать и не приводить в огорчение, наипаче тех, которые по несчастью или по какому нибудь другому случаю подвержены будут его покровительству.

если он был к тому расположен, то не имел случая при последней части сего замечания изъяснить все свои намерения? Но он остановился токмо при первом.,,Удивительное определение, сказал он мне! Но в таком случае, сударыня, кто же может заслужить имя великодушного, кроме вас? Я прошу о милости ваше великодушие, когда справедливость составляет единой мой предмет, и мое достоинство… Никогда и ни какая женщина не имела столь возвышенных и нежных чувствований.,,

Сие чрезвычайное удивление моим чувствованиям, возразила я, не составляет чести ни вам, ни тому обществу, в коем вы провождали свою жизнь. Вы нашли бы множество женщин гораздо нежнее меня; ибо они бы избежали того худого поступка, которой я против своей воли учинила и той необходимости, в которую ввергает мегя сие заблуждение, подавать великодушные наставления такому человеку, которой не имеет толь изящной души к сохранению того, что составляет славу и отличность свойства женщины.

Он называл меня, Божественною своею наставницею. Он весьма старался, как часто меня в том уверял, образовать свое сердце по моим правилам, а поведения по моему примеру. Но он надеялся что я теперь ему позволю изъяснить мне вкратце правосудие, которое он желал мне объявить в тех статьях. Здесь, любезная моя, я с нарочитою бодростью ему отвечала, что совершенно не имею силы рассуждать о столь важном предмете: но что он может написать свои мнения на бумаге, и что я лучше могла бы понять, какой ответ должна ему на оное написать. Я просила его токмо сие принять, что если он коснется такого пункта, в котором бы был мой отец упомянут, то по тому примеру, ккк бы он думал об отце, судила я и о уважении, которое он имеет к его дочери.

Я по его взорам судила, что он лучше бы желал изъясниться изустно, нежели на письме; но если бы он осмелился дать мне оное знать; то я уже приготовилась весьма строгой учинить ему ответ, и может быть, что он то приметил из глаз моих.

Вот в каких мы теперь находимся обстоятельствах. Вдруг тишина воспоследовала за тою бурею. Кто бы мог узнать, что произойдет при первом нашем свидании, тишина или буря, с таким человеком каков он? Но мне кажется, любезная моя, что я нимало не поступала с подлостью, и конечно уверена, что ты будешь сим довольна. По крайней мере я могу смотреть на него с некоторым достоинством. Какое же другое слово могла бы я употребить, которое бы не изъявляя гордости? Хотя обстоятельства были такие, что не позволено мне принимать в сем случае твоого совета; но бодрость, которую ты мне внушила, сделала меня способною привести дела к сему концу; и принудила меня отрещися от намерения с ним бежать. Я было решилась отважиться на все. Однако, когда я хотела оное исполнить то не знаю, что бы я сделала; по тому что сей поступок зависел бы от того в коем бы он тогда со мною обошелся.

Впрочем, как бы он ни стал со мною поступать, но я страшусь как и ты, что если он приведет меня к необходимости его оставить: то мое состояние и тогда не лучше будет казатьса публике. С другой стороны, я не допущу столь долгое время поступать с собою подло, пока еще могу ему противиться.

Ты сама, любезная моя, ты укоряла меня о неоднократном упущении случая, по излишней своей умеренности, быть… Быть, чем же? Дражайшая моя приятельница, женою такого своевольца. А что значит своеволец и что его жена, то письмо г. Мордена нас об оном уведомит. Позволь мне однажды на всегда изъяснить тебе мои причины в том поведении, в котором я нахожусь с сим человеком и те главные правила, на коих я основывалась, покрайней мере такие, которые мне казались по важном о том рассуждении основательны.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Илиада
Илиада

М. Л. Гаспаров так определил значение перевода «Илиады» Вересаева: «Для человека, обладающего вкусом, не может быть сомнения, что перевод Гнедича неизмеримо больше дает понять и почувствовать Гомера, чем более поздние переводы Минского и Вересаева. Но перевод Гнедича труден, он не сгибается до читателя, а требует, чтобы читатель подтягивался до него; а это не всякому читателю по вкусу. Каждый, кто преподавал античную литературу на первом курсе филологических факультетов, знает, что студентам всегда рекомендуют читать "Илиаду" по Гнедичу, а студенты тем не менее в большинстве читают ее по Вересаеву. В этом и сказывается разница переводов русского Гомера: Минский переводил для неискушенного читателя надсоновской эпохи, Вересаев — для неискушенного читателя современной эпохи, а Гнедич — для искушенного читателя пушкинской эпохи».

Гомер , Гомер , Иосиф Эксетерский

Приключения / История / Поэзия / Античная литература / Европейская старинная литература / Мифы. Легенды. Эпос / Стихи и поэзия / Древние книги