– Я совершенно точно рад тебя видеть, сынок, хотя и хотел бы, чтобы мы встретились при других обстоятельствах. У тебя, наверное, куча вопросов, так почему бы нам не разжиться провиантом и не начать наверстывать упущенное?
План звучит разумно, так что я решаю ничего не спрашивать до тех пор, пока мы не возвращаемся на каменную скамью перед сторожкой и не принимаемся за жирные бургеры и картошку фри.
– Так… где ты был? В смысле мама никогда не говорила, что у меня есть дедушка в Бруклине.
Траб делает большой глоток газировки и гремит кусочками льда в стакане:
– Ну, винить ее за это я не могу. В последние двадцать лет я то наведывался в город, то покидал его. Перекати-поле, если ты понимаешь, о чем я.
Я не понимаю, но решаю выяснить значение этого слова самостоятельно, а не просить Траба объяснить. Поля обычно никуда не катятся, так что я прихожу к выводу, что бородач, должно быть, имел в виду то, что нечасто бывал рядом, когда мама была маленькой. Это мне уже было более-менее известно и раньше, так что я перехожу к следующему вопросу:
– Ты вроде как ведьмак? Или чернокнижник?
Траб трясет головой, и с его бороды сыплются крошки.
– Ничему такому я специально не учился – по крайней мере официально. А нет обучения – нет и звания. Но меня это не огорчает. Я просто помогаю, когда и где могу. Ма зовет меня Траблмен – Траб, если коротко.
– Это потому, что ты часто попадаешь в неприятности?
Траб отвечает не сразу. Он комкает бумагу, в которую был завернут его бургер, и пихает ее в пропитанный жиром бумажный пакет, стоящий между нами на скамейке.
– Что ж, Джекс, – в итоге изрекает он, – иногда я нахожу неприятности… а иногда неприятности находят меня.
Я жду, что Траб улыбнется или подмигнет, как обычно, но на этот раз он лишь вздыхает:
– Так называется одна песня – ты ее наверняка не слыхал. Она появилась на свет задолго до тебя.
– Что за песня? – спрашиваю я.
Траб сминает пакет с мусором и прицеливается в урну в нескольких метрах от нас. Попадает в яблочко, но так и не улыбается.
– Ее пел великий музыкант по имени Марвин Гэй. Очень талантливый, и по неприятностям был большим специалистом. В этой песне такие слова: «Только в трех вещах можно быть уверенным: это налоги, смерть и неприятности».
Я тяну газировку через соломинку. Потом рыгаю и говорю:
– Похоже, песня весьма депрессивная.
Траб улыбается:
– Партия ударных там хорошая. Ты любишь джаз?
Пожимаю плечами. Кажется, папа слушал записи с джазом, но мама больше их не ставит.
Траб обещает:
– В ближайшие дни дам тебе послушать эту песню. Она может показаться депрессивной, но на самом деле она о том, как не дать жизни тебя сломить.
Я киваю и собираю то, что осталось от моей еды. Глазомер у меня не так хорош, поэтому я просто несу мусор до урны, но еще не успеваю дойти до нее, как дорогу мне перебегает огромнейшая крыса из всех, что я когда-либо видел. Взвыв, я отпрыгиваю. Крыса направляется прямехонько к Трабу, но его это, кажется, не тревожит. На деле он похлопывает по месту, где сидел я, и ухмыляется, когда крыса вспрыгивает на лавочку и ставит передние лапы ему на бедро!
В Бруклине крыс уйма. Они грязные, противные и переносят заболевания (например, чуму, помните такую?), так что я уверенно стараюсь держатся от них подальше. Я жду, что эта гигантская крысища оттяпает кусок ноги моего деда, но вместо этого она спрашивает:
– Привет, Траб, хавчик есть?
– Опоздал, Нейт. Еда кончилась. Где ты пропадал?
Крыса опускает одну лапу себе на бедро и, похоже, собирается завести длинный рассказ, но потом видит меня – точнее, объедки у меня в руках.
– Эй, пацан, – окликает крыса. – Ты это доедать собираешься?
Я качаю головой и опускаю пакет с недоеденным на землю. Едва успеваю отдернуть руку прежде, чем Нейт соскакивает с лавочки и набрасывается на мою остывшую картошку. Когда голодный голубь пытается стащить кусочек гамбургерной булочки, измазанной кетчупом, Нейт бросается на бедную птицу, и та, громко курлыкая, ретируется.
Я снова сажусь на скамейку и интересуюсь:
– Твой друг?
Траб кивает:
– Мы с Нейтом старые знакомые. Он – необычная крыса.
Смотрю, как Нейт жадно пожирает остатки моей еды, и пытаюсь разглядеть, что же в нем такого особенного. Траб видит, что я не впечатлен.
– У Нейта исключительный нос, – объясняет он. – Все крысы могут унюхать нашу еду, но Нейт… – Траб замолкает, чтобы улыбнуться своему хвостатому другу. – У Нейта нюх на магию.
– У магии есть запах?
Нейт перестает жевать и бросает взгляд через плечо:
– Запах у всего есть, пацан. У магии, радости, страха, сожаления – все можно учуять, если носопырка позволяет. – Он постукивает себя по носу когтем, а потом приподнимается с корточек и принюхивается.
– Чем пахнет, Нейт? – спрашивает Траб.
Крыса отворачивается и вновь нюхает воздух.
– Странно… Тут след зависти. И еще чего-то. – Нейт снова нюхает, смотрит на нас и веско заявляет: – Я чую вора!
Я покрепче вцепляюсь в сумочку Ма и нервно оглядываюсь.
Траб хмурится:
– Близко?
Нейт качает головой и оглаживает усы: