Другая Элис

Я наверху, когда я рад,
Внизу –  когда грущу,
Счастливый –  ходуном хожу,
А недоволен –  бью.
Для длинных, путаных волос
Ответа лучше нет,
А если ядом жалю я,
То меркнет белый свет.

Озадаченный Флейтист глубоко вздохнул:

– Ты действительно считаешь, что кто-нибудь в этом разберется?

– Все вполне решаемо, – ответила кошка. – Ты даже не пробовал.

– Знал бы, с чего начать, – буркнул он.

Я молча размышлял. У меня больше, чем у любого, было шансов найти разгадку, только бы разложить все в голове по полочкам. Да, она сложнее прежних загадок Элис, но сестра научила меня и придумывать их, и решать. Требовалось время, но я должен справиться. Если кошка может спасать жизни, то нужно, чтобы она была на моей стороне. Я вздрогнул, вспомнив, что Элис говорила о Рамблбруке и Долли.

Опасные и безумные…

Элис всегда удавались зловещие персонажи. Раньше я получал от этого удовольствие. Даже просил ее писать такое. Чем ужаснее, тем лучше. Теперь все было иначе. Тут не прекратить чтение, не отложить рассказ. Все происходит в жизни, и персонажи вышли из книги. И кое-кто из них уже убивал.

«Да, – решил я. – Мне необходимо стать хозяином кошки».

Когда мы свернули с Кукушкина переулка, я в последний раз посмотрел на дом. Наш обычный маленький дом, где до сих пор мы жили обычной жизнью. Где у себя в комнате на чердаке моя сестра писала свои необычные истории. И теперь я шел по улице с выдуманным парнем, выдуманной девушкой и выдуманной кошкой, которая, задрав хвост, самодовольно выступала рядом с нами.

Я взглянул на Цыганку. Она смотрела в землю. Только тут я сообразил, что никто не спросил ее, можно ли привести кошку на лодку. Вроде бы она не возражала, но, похоже, не испытывала восторга. «Тебе не стоит держать таких кошек, – сказала тогда она. – Там, откуда я родом, у тех, кто их укрывает, могут быть большие неприятности».

На одной из карт судьбы была черная кошка. Что это значит? Удача или несчастье? Или все зависит от того, во что ты веришь?

Я решил основательно исследовать карты позже, когда Цыганка, Флейтист и кошка уснут. Очень основательно.

Необходимо понять, для чего они понадобились Элис.

«Вдалеке»

Лодка Цыганки, когда мы пришли, была единственной на воде. Несмотря на поздний час, никто из нас не устал, кроме кошки, которая немедленно свернулась клубком на подушке, лишь изредка приоткрывая один сонный глаз.

Цыганка налила в кастрюлю молока, чтобы согреть на плитке, и поставила на стол четыре разномастные чашки. Повсюду на лодке были книги и безделушки; где только можно, висели фотографии, картинки и бумажки с напоминаниями. Сорочье гнездо, совсем как у Элис на чердаке. Две двухъярусные койки, покрытые лоскутными одеялами, стол с выдвижными скамейками. С кухней соседствовало местечко, где можно было сидеть и лежать, – со всякими пледами и подушками, Цыганка называла его закутком. Именно в закутке она читала и писала свои рассказы. Тут теперь и жались мы все, кутаясь в одеяла и покачиваясь в такт движению воды.

– Так что дальше? – спросил Флейтист.

Я вытащил из рюкзака шкатулку и поставил на пол, посередине.

– Думаю, надо вычислить, как найти отца Элис. И отправиться к нему как можно скорее. – Я взглянул на Флейтиста. – Только вот получим недостающую часть истории, которую ты стянул.

Флейтист кивнул:

– Рассветет, и сразу можно забрать.

– И еще моя кошка, – напомнил я. – Мы должны вернуть ее.

– Может, Долли ее отпустит, когда поймет, что это обыкновенная кошка. – Флейтист подавил зевок.

Меня кольнуло беспокойство:

– Или она оставит ее в заложниках, чтобы обменять на Табиту.

Все воззрились на дремлющую кошку. По-моему, у нее дернулись усы, однако я не был в этом уверен.

Цыганка принесла поднос с чашками. Одну она поставила рядом с Табитой, но кошка не пошевелилась.

Я открыл шкатулку и снова проглядел содержимое. Карты судьбы, младенческие бирки и свиток с рассказом трогать не стал. Вынул то, на что не обратил особого внимания прежде: фотографии и открытку.

Фотографий было две, очень похожие. На первой – мама и Рамон, держась за руки, стоят на склоне холма. За их спиной – колонна, которую увенчивает статуя оленя. Мама молодая и счастливая. Трава вокруг усыпана маргаритками. Рамон в белой полурасстегнутой рубашке, длинные волосы, ниже плеч. Хотя снято не крупным планом, видно, что глаза у него светло-серые, пронзительные, а черные брови такие густые, что кажется, он хмурится.

На второй фотографии мама и Рамон стоят на том же месте, перед оленем, но на этот раз они сняты немного с другого ракурса. Земля покрыта толстым слоем снега. На руках у Рамона маленькая девочка, наверное, не больше двух лет. Закутанная в теплую шубку, она похожа на пухленького ягненка, ее щеки раскраснелись.

Элис.