Другая Элис

Я глазел на оленя, не в силах избавиться от разочарования. Так хотелось, чтобы это было правдой, чтобы действительно где-то существовал волшебный олень с пятью ногами… Да, именно о таком написала бы Элис, только сочинила бы какое-нибудь чудесное предание про пятиногого оленя.

– В общем, ближе к Рамону мы не стали, – сердито заключил Флейтист.

– А что насчет дома? – безнадежно спросил я и повернулся, вглядываясь в заколоченные окна: хоть бы малейший знак, что там кто-то может быть. Дом давно уже был непригодным для житья, не нужным никому – разве что лисам, мышам или людям, которым совсем некуда было податься.

– Никого там нет, – Флейтист фыркнул, плотнее запахивая куртку.

Глядя в отчаянии на сестру, я прошептал:

– Рамон Сильвер, где ты?

Как только эти слова слетели с моих губ, порыв ледяного ветра обжег щеки, взметнувшиеся волосы Элис хлестнули Цыганку по лицу. В тот же миг сверху раздался тонкий скрежещущий звук. Я поднял глаза.

Олень двигался, его морда разворачивалась в другую сторону. Я пригнулся – казалось, он вот-вот опрокинется и рухнет, но ветер стих, и олень застыл на месте.

Флейтист показал на буквы, вырезанные в камне, и стал по кругу обходить павильон. Я двинулся за ним, и вскоре стало ясно: W и S – не инициалы, а стороны света. Как на компасе. W – запад, S – юг, затем E – восток и N – север.

Флейтист поднял руку:

– Олень – флюгер. И он указывает на север.

Я почувствовал странный трепет в животе, сердце бешено застучало. Как будто олень, стуча копытами, несся по земле. Я глубоко вдохнул и сказал:

– Значит, чтобы найти Рамона, нам нужно двигаться к северу.

Рожденные историей

Добравшись до лодки, мы положили Элис на нижнюю койку. Цыганка расчесала ей спутанные волосы и накрыла ее, оставив поверх одеяла только руки.

– Теперь она настоящая Спящая красавица, – пробормотал Флейтист.

Я, не отрываясь, смотрел на Элис. Она была неподвижна – не разобрать, дышит ли она, бьется ли у нее сердце, трепещет ли на шее ниточка пульса. Только изредка едва уловимое движение под закрытыми веками подсказывало, что она жива.

– Или Белоснежка, – вздохнул я. – Только не отравленное яблоко мешает ей проснуться.

– У Элис есть кто-нибудь… какой-нибудь парень? – спросил Флейтист.

– Не думаю. Был человек, который ей нравился… – Я заколебался. – Чем-то похожий на тебя. Но она всегда была очень нерешительной.

Губы Цыганки сжались в тонкую линию.

– Ты подумал об этих сказках, да? – я повернулся к Флейтисту. – Белоснежку и Спящую красавицу разбудили поцелуем. Только там была настоящая любовь.

Он пожал плечами:

– Мелькнула такая мысль. Но если у нее никого нет…

Во мне шевельнулась надежда:

– Но кое-кто все-таки есть. Любовь ведь бывает разная. Надо попробовать.

– Я тут ничего не подскажу. – Табита сонно моргнула. Она свернулась калачиком в ногах Элис. – Даже если найдется отец Элис, он ее почти не знает. Вряд ли такая любовь годится?

– Я не о Рамоне. О себе. Я больше всех люблю Элис.

Наклонившись, я погладил Элис по щеке и поцеловал в лоб.

– Проснись, Элис, – тихо сказал я. – Мне нужна моя старшая сестра.

Губы Элис слегка дернулись, словно она начала улыбаться, но намек на улыбку тут же исчез, а может быть, его и не было. Сонное оцепенение продолжалось.

– Еще какие-нибудь блестящие идеи? – поинтересовалась Табита.

– Нет, – я наградил ее холодным взглядом. – Но, если у тебя есть какие-то, поделись, не стесняйся.

Цыганка поднялась на палубу, к штурвалу. Мы направлялись на север, и, хотя никто об этом не упоминал, все знали, что не пройдет и нескольких часов, как придется разворачиваться и плыть назад, чтобы успеть к сроку, назначенному Долли.

– У меня идея. – Флейтист достал флейту.

– Что ты делаешь?! – удивился я.

– Ускоряю процесс. – Он подошел к ступенькам, чтобы подняться на палубу. – Если Рамон где-то в пределах слышимости, я приведу его к нам. – И он исчез за дверью, оставив меня наедине со спящей сестрой.

Мгновение спустя сверху донеслась певучая мелодия.

Я сел за стол и закрыл глаза. Флейтист действительно умел играть. Я никогда не слышал подобного. Эта мелодия была ярче той, которую он играл в день нашего знакомства, – той, которую напевала Элис. Эта была глубже и свободнее, и я не мог вообразить, что когда-нибудь захочу перестать ее слушать. Мои мысли летели за мелодией, за каждой ее нотой. Летели за Флейтистом, по руслу канала, по улицам, сквозь времена года: вот золотые весенние нарциссы, вот прохладная вода, омывающая горячий песок; гладкие коричневые каштаны, которыми я наполняю карман; колкий, пронзительный запах в воздухе перед снегопадом. Мелодия рисовала картину за картиной, стирая любое представление о том, где я или кто я…

От легкого скрипа мои глаза открылись. Я ошеломленно покрутил головой. Музыка смолкла, лодка остановилась. Слышно было только тиканье часов. Взглянув на них, я не поверил своим глазам.

Прошло не несколько минут, как казалось, а больше часа.