Другая Элис

– Все началось… – Рамон поколебался, прежде чем продолжить. – Все началось с моего деда. Он был нехорошим человеком. Обманщиком, мошенником. К тому же превосходным лжецом, болтуном и отменным рассказчиком. Его небылицы собирали народ, а он собирал денежки. Терпения записывать свои истории у него не хватало – он сочинял их прямо на ходу. Вести об этом достигли ушей богатого цыгана. Деду посоветовали встретиться с ним.

Цыган объяснил, что его пожилая мать, которая очень любит истории, недавно ослепла и больше не может читать. Однако она не хочет, чтобы ей просто читали книги, а хочет слушать истории, которые будут сочинять для нее. И моему деду – за большие деньги – предложили стать для нее рассказчиком. Разумеется, он согласился. Неделями и месяцами напролет он потчевал старую леди нескончаемым запасом историй.

Поначалу это маленькое соглашение как нельзя лучше устраивало деда. Платили щедро, и старуха была хорошей слушательницей – ей нравились его истории, даже те, которые рождались в самых темных уголках его воображения. До него доносились разговоры о том, что когда-то она была великой цыганской ворожеей, но это его не беспокоило.

Через какое-то время старуха заболела, и стало ясно, что жить ей недолго. Деду сказали, чтобы готовился искать другую работу. Однако из-за упрямства и жадности он решил оставаться тут как можно дольше и выжать из семьи все, до последнего гроша. Тем же вечером он начал рассказывать новую захватывающую историю, но оборвал ее в тот момент, когда герою предстояло еще одно приключение. Старая леди, столь же падкая на истории, как он – на деньги, настояла, чтобы он продолжил рассказ на следующий вечер, что он и сделал. То же самое было и на следующий день, и через день, и вскоре старуха так увлеклась похождениями этого героя, что дед и не думал досказывать, чем все кончилось, а каждый вечер подавал каждое приключение как главу бесконечной истории.

Старуха слабела, но цеплялась за жизнь, пока не стало ясно, что эта история – единственное, что ее поддерживает. Сын старухи велел не продлевать ее страдания, однако мой дед отказывался закончить повествование – последнее слово было за старухой. Настало время, когда взмолилась и она, но дед сказал: «Еще один вечер». И старуха наконец поняла, что он не собирается завершать историю. Возможно, он сам не представлял, как это сделать.

Несмотря на слабость, в старой леди еще теплился огонь, и он разжег гнев. И сила гнева наполнила предсмертное желание, ставшее проклятием. Старуха произнесла:

Первому не закончить рассказ,
И история будет одной.
Второй сочинять сможет
                                лишь где рожден,
Не изведает Третий покой,
Пока не развяжет каждую нить.
Быть тому, пока в жилах кровь
Течет, пока чернила черны,
А потом повторится вновь.
И только рожденный историей
                                    сможет узреть
Несказанные слова:
Когда сердца заклятого
                                    стихнет звук,
Проклятье утратит права.

– Вы видите, – продолжал Рамон, – все это сбылось в трех поколениях. После смерти старой цыганки дед лишился всех своих историй и дара сочинять. Осталась только одна, последняя, которую он рассказывал, когда ворожея умерла. Закончить, как ни старался, дед не мог, и это мучило его до самой смерти. От него проклятие перешло ко мне…

– А как же ваш отец? – спросил Флейтист. – Ведь к нему же должно было перейти в первую очередь?

– Нет, это по линии матери, – объяснил Рамон. – К счастью для нее, она была не писательницей, а художницей. Проклятие прошло мимо и досталось мне.

– Значит, вы – Второй? А что с местом вашего рождения? – спросил я.

– Я могу писать только тогда, когда вижу пятиногого оленя. На том холме я родился. Мать пыталась подняться в большой дом за помощью, но не успела – я выбрался на свет раньше.

– А что случится, если будете писать где-нибудь еще? – спросил Флейтист.

– Ничего. Это просто невозможно. Я пытался, поверь. Пишущие машинки заедает, ручки высыхают, или я просто не могу думать. Если оленя нельзя увидеть, я не могу написать ни слова. – Он помолчал, тяжело дыша. – А я писатель до последней частицы моего существа.

«И Элис – Третья. – Цыганка ткнула пальцем в свой блокнот. – Та, что должна развязать каждую нить – заканчивать каждую историю, которую начинает».

– Да, – Рамон опустил голову, почти стыдясь. – Я так старался отговорить ее от сочинительства, но она решила по-своему. Мне оставалось только настаивать, чтобы она заканчивала каждую начатую историю. Хотя я даже не мог объяснить, что произойдет, если этого не сделать. Я не знал сам.