Другая Элис

– Ну, зато теперь знаете, – показал я на Флейтиста и Цыганку. – Вам стоило лучше стараться! Вот что происходит. Герои появляются здесь. Люди, которые не просто строчки на бумаге, реальные люди, люди, у которых есть чувства…

– И не только люди. – Кошка села и зевнула. – Я тоже здесь, знаете ли.

Рамон дернулся:

– Это кошка только что?..

– Да, это я, – сказала Табита. – А вы кто будете?

– Отец Элис, – ответил Рамон, приходя в себя. – И не надо говорить, что мне стоило лучше стараться. – Его глаза по-прежнему были прикованы к кошке. – Я сделал все, что мог, чтобы Элис не писала. Побуждал ее рисовать, подталкивал к любым другим занятиям, но все равно она снова, снова сочиняла. Поэтому я умышленно не придавал значения ее историям. Делал вид, что засыпаю от скуки, пока она рассказывала. Даже раз или два говорил… говорил, что это посредственно. – Его лицо вспыхнуло от стыда. – А добился только того, что она стала сочинять еще усерднее. Тот, кто рожден рассказывать истории, всегда будет их рассказывать, несмотря ни на что. Так можно убеждать льва, что он не умеет рычать, или кошку, что ее не…

Он растерянно замолчал, когда Табита издала ужасный звук, и ее прямо на кровать стошнило слизистым комком черной шерсти.

– Что ее не стошнит комком шерсти? – продолжил Флейтист.

– Приношу извинения, – сказала Табита. – Все же лучше снаружи, чем внутри.

Рамон пристально посмотрел на кошку.

– Как я уже говорил, я пытался отбить у Элис охоту сочинять. А когда ничего не вышло, я оборвал связь с ней, хотя это чуть не убило меня. Я всегда думал, что если меня не будет поблизости, то у нее может появиться шанс…

– Погодите, – мои щеки запылали. – Так потому вы и ушли?

Меня мучил вопрос, могла ли Элис каким-то образом услышать про все это. Она стремилась к общению с отцом, а ее отталкивали. У нас обоих была мама, но у меня еще был папа, и, хотя он любил Элис, а она любила его, ей требовалось другое – теперь я понял. При мысли о боли, которую испытывала и носила в себе сестра, у меня защемило сердце.

– Вы бросили маму и Элис, потому что думали, будто это может остановить проклятие?

– Да, – его глаза затуманились. – Я думал, когда уйду, появится надежда, что с ней все будет в порядке… – Голос Рамона дрогнул. – Если бы я мог остаться с ними, то жил бы со своим проклятием, пусть бы даже перестал писать. Но я понимал, что оно все равно передастся Элис – не важно, пишу я сам или нет.

Он снова умолк и закрыл глаза.

– Ваша мать приводила ее ко мне несколько раз, но я делал все возможное, чтобы не сближаться. Чтобы скрыть, что я чувствую к ним. Когда Элис стала постарше, она и сама несколько раз приходила, но чаще просто наблюдала со стороны. А однажды все-таки разговорилась. Вот тогда я и рассказал ей о проклятии. Раньше говорил только, что истории, если она хочет их сочинять, обязательно надо заканчивать, что только плохие писатели оставляют произведение незавершенным, а судьбы героев несостоявшимися. До того последнего раза, когда она пришла, не упоминал о проклятии. Не хотел ее пугать. А тут сказал все. И велел оставить меня в покое.

– Но она говорила мне о том дне! Десятки раз! Как вы провели день вместе, как рассказывали друг другу истории, как ловили рыбу в реке и ели ее на ужин, как вы обещали увидеться с Элис снова. Обещали и нарушили свое обещание!

Рамон в недоумении покачал головой, на его лице отразилась боль.

– Ничего из этого не было. Совсем. Ничего. – Он протянул руку, словно хотел коснуться щеки Элис, но не решился.

– Она пришла, и вроде с ней было все хорошо. Я так радовался ей, моей девочке… так радовался… но не позволил себе показать это. Мы сидели на лодке. Она была голодная и дрожала, попросила разжечь плиту, но я… я отказался. – Теперь он почти шептал. – Сказал, что нужно беречь дрова, пока не настанет настоящий холод. Дал ей воды, пока сам пил горячий чай, дал холодных бобов из банки, рассказал о проклятии… а потом попросил никогда больше не искать меня. Проводил до ближайшего городка и позвонил вашей матери, чтобы она приехала и забрала ее. Вот в точности как все было в последний раз, когда мы виделись.

У меня сдавило горло, когда я взглянул на спящую сестру.

– Вы хотите сказать, она… выдумала? – Я не мог произнести слово «солгала». Я не хотел говорить это об Элис.

– Она рассказала тебе историю, – печально вздохнул Рамон. – Про то, как ей хотелось, чтобы все было. – Он изучал лицо Элис. – Однажды я написал рассказ о девушке по имени Элис.

– Тот, что вы подарили маме, когда впервые встретили ее?

– Ты знаешь об этом?

– Элис рассказывала. А потом, когда все уже случилось, я нашел свиток.

– Ваша мать хранила его все эти годы? – Рамон наконец отвел взгляд от Элис и посмотрел на меня. Его серые глаза заволокло болью.

Я кивнул:

– Я не читал, но думаю, что Элис могла прочесть.