Другая Элис

Рамблбрук ввалился внутрь и застыл, озираясь. Обхватив голову руками, он издал ужасающий звук. Какой-то из поднятых сквозняком листов завернулся у его ноги, как будто приобнял, пытаясь утешить. Рамблбрук, пошатываясь, подошел к камину, упал на колени и, рыдая, стал голыми руками вытаскивать горящие страницы.

– Что он делает? – сказала Цыганка. – Он сумасшедший, если думает, что может их спасти!

Флейтист подтолкнул нас к двери.

– Просто уходите, – прошептал он. – Сейчас нужно думать только об одном: спастись и спасти Элис.

Мы выскочили из комнаты и, топая, сбежали по ступенькам. Внезапно Флейтист замер передо мной и повернул назад, к лестнице.

– Флейтист, нет! – поймала его за руку Цыганка. – Куда ты?

– Моя флейта. Она вывалилась, осталась в той комнате, где я упал.

– Забудь о флейте! – взмолилась она.

– Не могу, ты же знаешь, что не могу. – И он захромал вверх по лестнице.

Я помедлил:

– Давай я ее принесу, ты еле ходишь. Возьму, и встретимся внизу.

– Нет…

Но я протиснулся мимо него и добежал до комнаты, где мы прятались за коробками. Здесь было еще темнее; штабеля коробок загораживали скудный свет, падавший из окна, на котором не было занавесок. Опустившись на колени, я вслепую ощупывал пол, собирая руками грязь и пыль. Затем пальцы коснулись чего-то гладкого и холодного. Я поднял флейту и вышел.

Страх или что-то иное управляло мной, но я не смог не заглянуть в комнату, где оставался Рамблбрук. И увиденное пригвоздило меня к месту.

Он стоял на четвереньках и, сняв пиджак, пытался сбить им пламя с горящей бумаги… но только все сильнее и сильнее раздувал его. Тлеющие искры долетели до обветшалых штор. Снизу они уже занялись, и от них шел темный, ядовитый дым.

Рамблбрук выглядел таким раздавленным и несчастным, что невозможно было не почувствовать жалость.

– Вам нужно уходить отсюда. – Я закашлялся, от горького, едкого дыма першило в горле. – Огонь распространяется, и тут полно бумаги. Вы не можете ничего спасти.

Он едва слышал меня из-за треска пламени, но его взгляд метнулся в мою сторону. И взгляд был безумным: эта бумага значила для него больше, чем собственная жизнь.

Внезапно появившаяся рядом Цыганка стала тянуть меня за собой, сдерживая дыхание, чтобы не наглотаться дыма.

– Оставь его. У него есть время уйти, если только он решит это сделать. – Она подтолкнула меня к лестнице, и я чуть не споткнулся, захлебнувшись дымом, который наполнял легкие. Мы с шумом понеслись по ступенькам вниз, где у открытой входной двери ждал Флейтист. Оказавшись на улице и вдохнув сладкий, свежий воздух, я последний раз оглянулся, надеясь, что Рамблбрук все-таки тоже спускается. Но увидел за нами только горящие клочки бумаги, летящие в ночь, как пылающее конфетти.

– Бегите, – сказал Флейтист, поморщившись. – Я постараюсь от вас не сильно отставать.

Мы помчались по Щучьей улице. Прежде чем завернуть за угол, я обернулся на Флейтиста. Он был верен своему обещанию и держался молодцом, но ясно было, что до лодки мы все равно доберемся раньше. Позади, за его спиной, в доме Рамблбрука из окна верхнего этажа вырывались оранжевые всполохи. Я отвернулся, тяжело и прерывисто дыша, горло раздирало болью. Думать об этом сейчас было невозможно.

Луна висела над нами, наполовину спрятанная облаками, своей неподвижностью словно замедляя все вокруг, хотя никогда еще время и быстрота не были так важны. Каждую секунду, каждый раз, как мои ноги на бегу касались земли, я думал об Элис.

«Элис, Элис, Элис. Пожалуйста, пусть с тобой все будет хорошо».

– Я говорила тебе… эта кошка… принесет несчастье! – Цыганка задыхалась от бега.

У меня не хватало ни воздуха в легких, ни сил, чтобы ответить. Хотя и смысла отвечать тоже не было. Я снова думал о загадке и о том, кто и что способно ужалить. Шершень? Холодный ветер, дождь, секущий лицо? Вроде я уже перебрал все, что может ужалить? Пчелы, крапива, скорпионы…

Волосы Цыганки, развевающиеся на бегу, открыли татуировку на ее шее – скорпиона, поднявшего хвост и готового нанести удар.

Я замедлил бег, но сердце забилось быстрее. Скорпион может убить жалом, одним быстрым ударом жала на конце… хвоста.

Но как это сочетается с остальными частями загадки? Я вытащил листок из кармана.

Я наверху, когда я рад, внизу – когда грущу…

Я подумал о животных: у довольных хвост поднят, у огорченных, обиженных – поджат, опущен. Теперь и следующая часть наконец обрела смысл. «Счастливый – ходуном хожу, а недоволен – бью». Собаки виляют хвостом, чтобы показать свое расположение и хорошее настроение, а кошки в раздражении бьют хвостом.

И следующие строчки про волосы! Волосы, собранные на затылке в хвост!