Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

Хотя Соломон и признает, что решение направить ресурсы в советскую систему правосудия позволило государству расширить свою власть, акцентирование внимания на восприятии советского законодательства за рубежом отвлекает наше внимание от микрокосма залов суда и драм, разворачивавшихся там. Лишь непосредственно погрузившись в атмосферу судебного заседания, можно оценить роль половых преступлений в советской юриспруденции, особенно с учетом того, что из-за ханжества или страха популяризовать порок большинство подобных процессов происходило за закрытыми дверями. На этих судах, едва заметных для стороннего наблюдателя, вершились судьбы их участников. Их значение можно понять, изучив ход дел, связанных с мужеложством, с момента ареста и до вынесения обвинительного приговора. Из дел также видно, как мужская гомосексуальная субкультура Москвы реагировала на ужесточение применявшихся мер. Суд над двумя женщинами, состоявшийся в 1940 году, показывает в действии практику разделения однополых преступлений по половому признаку и те медико-биологические вопросы, которые вызывала лесбийская любовь. Ну и наконец, истории этих судов послужат восстановлению личности и человечности гомосексуалов в существующих нарративах о сталинистских репрессиях.

«Он показал мне места, где встречаются педерасты»

По сравнению с формами и структурой риторики, которой сопровождались облавы, подлинные масштабы арестов и судов над гомосексуалами, проводившихся во время и после введения в действие постановлений 1933–1934 годов, установить трудно.

Переписка Ягоды с Иосифом Сталиным в конце 1933 года и письмо Гарри Уайта Сталину в мае 1934 года подкрепляют утверждения из собраний мемуаров и журналистских источников о том, что аресты советских гомосексуалов начались примерно в 1933 году и продолжились в 1934-м. И хотя детали несколько разнятся, собранные воедино они позволяют предположить, что рейды осуществлялись в крупных русских и украинских городах. При этом наблюдатели полагали, что действия ОГПУ мотивировались борьбой со шпионажем, возможно, в пользу Германии[831]. Некий русский очевидец этих событий вспоминал, что в 1933 году множество гомосексуалов было арестовано за участие во встречах, которые «власти определили как контрреволюционные, троцкистские или даже гитлеровские». Он сообщал, что в отсутствие внятного закона против гомосексуальности эти люди были вынуждены подписывать ложные признания в контрреволюционной деятельности. Другие арестовывались по произвольно трактуемой статье 155 УК РСФСР (принуждение к занятию проституцией и содержание притонов разврата)[832].

Докладная записка Ягоды Сталину в сентябре 1933 года позволяет предположить, что на самой ранней стадии этой кампании ОГПУ осуществляло аресты «педерастов» и ему пришлось пользоваться существующим законодательством, когда стало понятно, что отсутствие запрета на мужеложство лишает аресты законности[833]. Уайт обсуждал эти действия власти конца 1933 года («когда аресты гомосексуалистов лишь только начинались») со своим начальником – ответственным редактором Moscow Daily News Михаилом Марковичем Бородиным. Тот считал Уайта «лучшим ударником» и даже незадолго до этого повысил его по службе. Бородин знал о сексуальной ориентации Уайта, однако полагал, что преследуются лишь политически неблагонадежные гомосексуалы[834]. Британский коммунист, движимый личными мотивами, продолжил свои изыскания. Он дважды разговаривал с оперативниками ОГПУ. Дело в том, что между принятиями постановлений от 17 декабря 1933 года и 7 марта 1934 года органы ОГПУ арестовали русского мужчину, с которым, как Уайт напишет Сталину, он, Уайт, «состоял в гомосексуальных сношениях». Уайт писал, что чистка кругов гомосексуалов органами ОГПУ продолжалась и в этот период – по крайней мере в Москве. И все же ни в письме русского американца, ни в опубликованной переписке Сталина и Ягоды не приводится никаких данных по существу, чтобы можно было оценить масштабы рейдов ОГПУ на гомосексуальные круги. Скорее всего, имеющаяся в президентском архиве информация по этому вопросу была намеренно проигнорирована авторами статьи в газете «Источник» 1993 года. Это касается, в частности, арестов в Украине[835]. Также вероятно, что некоторые аресты и уголовные преследования мужчин, попавших под наблюдение органов ОГПУ (с июля 1934 года – НКВД) за «педерастию», были переквалифицированы в обвинения в контрреволюционной деятельности. Примером может служить судьба Николая Клюева и Юрия Юркуна (о них речь шла в седьмой главе). Такие жертвы весьма сложно вычленить из огромной массы пострадавших, даже если историкам будет разрешен неограниченный доступ к соответствующим делам.